Книга Андрей Платонов - Алексей Варламов

В августе 1941-го по приказу политуправления Народного комиссариата путей сообщения Платонов находился в командировке на Ленинградском фронте. По возвращении он намеревался написать киносценарий «Сестра красноармейца», но замысел осуществлен не был, хотя в «Записных книжках» остались наброски к этой работе, а в платоновском архиве сохранилось письмо ответственного секретаря Военной комиссии Союза советских писателей А. Карцева с напоминанием «сдать рукопись Вашего произведения (о героях прифронтовых железных дорог), которое Вы должны были написать после поездки по командировке Политуправления НКПС по договору с Трансжелдориздатом».

Помимо этого по договоренности с журналом «Пионер» еще в начале войны Платонов написал рассказ «Божье дерево» (другое его название «Дерево родины») — рассказ-миф, предание, с поразительным образом одинокого старого дерева, покрытого «синими листьями, влажными и блестящими от молодой своей силы. Старые люди на деревне давно прозвали это дерево „божьим“, потому что оно было не похоже на другие деревья, растущие в русской равнине, потому что его не однажды на его стариковском веку убивала молния с неба, но дерево, занемогши немного, потом опять оживало и еще гуще прежнего одевалось листьями, и потому еще, что это дерево любили птицы, они пели там и жили, и дерево это в летнюю сушь не сбрасывало на землю своих детей — лишние увядшие листья, а замирало все целиком, ничем не жертвуя, ни с кем не расставаясь, что выросло на нем и было живым».

Солдат Степан Трофимов уходит на войну, взяв с собой маленький влажный лист с Божьего дерева и попрощавшись с матерью, причем сцена разлуки откровенно полемична по отношению к известному стихотворению Симонова «Жди меня» с его строками: «Пусть поверят сын и мать / В то, что нет меня…» У Платонова же мать Степана — «маленькая, старая, усохшая, любящая его больше всего на свете; пусть хотя бы пройдет целый век, она все равно будет его ждать и не поверит в его смерть, если он погибнет».

Рассказ заканчивается на пороге смерти героя, который, убив нескольких врагов в рукопашной схватке, оказывается в фашистском плену на родной земле («он огляделся в помещении, где находился: на стене висел портрет Пушкина, в шкафах стояли русские книги. — „И ты здесь со мной!“ — прошептал Трофимов Пушкину»), а потом, по ошибке принятый врагами за командира и отправленный в немецкую тыловую тюрьму, готовится к тому, чтобы задушить того немца, кто первым войдет к нему в каменный колодец, «потому что если одним неприятелем будет меньше, то и Красной армии будет легче».

Ясная патриотическая идея была аргументом в пользу публикации, глубокий и сложный подтекст и непоощряемая тема плена — аргументом против (не случайно в 1942 году «Дерево родины» было снято с радиоэфира цензурой со следующей, не лишенной логики мотивировкой: «…немцы обращались с Трофимовым вежливо, не били и не убили, а посадили в тюрьму. Рассказ не выдержан, своим содержанием противоречит политическим установкам»), и «Пионер» от рассказа отказался. «Дерево родины» увидело свет во втором-третьем номере журнала «Новый мир» за 1943 год и в книге «Под небесами Родины», куда также вошли рассказы «Крестьянин Ягафар», «Дед-солдат», «Железная старуха», «Рассказ о мертвом старике» и «Свет жизни», каждый из которых (за исключением последнего, довоенного) высвечивал философское понимание войны, жизни и смерти, добра и зла, а героями оказались в основном старики и дети. Случайно это получилось или нет, но именно через концы и начала жизни Платонов давал свое восприятие и осмысление самых сложных вопросов бытия в первой военной книге, написанной еще до того, как он стал военным корреспондентом и попал на фронт.

«Бабай чувствовал нарастающее всемирное зло по людям, по томлению их мысли, по содроганию их тихих сердец, все более скупо берегущих свое счастье, свое семейство и свою родную землю — все, что будет скоро удалено от них и страдать отдельно в бедствии… До войны зло было далеко и скрытно, а теперь настала пора уничтожить его вблизи, в жизни, чтобы люди больше не боялись жить на свете, чтобы они не томились больше в разлуке с родными, не горевали от разорения своих дворов, не мучились голодом и увечьем, — чтоб отошла от них тоска, непосильная для человеческого сердца». Так размышляет герой рассказа «Крестьянин Ягафар», а его жена произносит знаменательные слова: «…на войне сила тратится, а в деревне она рождается».

В рассказе «Дед-солдат» говорится не только о мужестве, мудрости и находчивости старого крестьянина, воевавшего еще в турецкую кампанию и уничтожившего теперь с гиперболической, сказочной помощью внука Алеши (обыкновенной тяпкой тот разрушает целую плотину) немецкий танк, но точно так же, как в «Божьем дереве», возникает тема восстановления мирного лада и мирной жизни после войны. «Мы после войны все вместе опять соберемся…» — обращается Алеша к жителям подводного царства, председателем сельсовета которого он себя назначает и которое вынужденно приносит в жертву победе.

«Железная старуха» напрямую с военными действиями не связана, но эта философская притча о жизни и смерти навеяна войной, и ее герой, мальчик Егор (Георгий-победоносец) силой духа побеждает смерть. Мотив победы над смертью звучит в «Рассказе о мертвом старике». Старый крестьянин Тишка остается на родной земле после захвата ее фашистами и, получив вражескую пулю в грудь, не умирает («Тратятся враги зря на меня»), но продолжает воевать с немцами в родной деревне, в «зоне мертвого старика», поражая и чужих и своих неистребимой силой жизни: «Смерти остерегайся и нипочем не помирай! Солдат не должен помирать, он должен победить, чтобы жить после войны, а то для кого тогда же жизнь?»

Эти рассказы с их сюжетной сказочностью и определенной мерой условности могли показаться наивными, простыми и даже неправдоподобными («выдуманные… с нарочитой инфантильностью повествования», — заметил внутренний рецензент Е. Ковальчик), но, как и в случае с «Великим человеком», автор сознательно шел при сохранении глубины и сложности смысла на видимое, часто кажущееся упрощение формы: теперь Платонов тем более хотел быть услышанным, прочитанным и понятым как можно большим количеством читателей. Его военные рассказы связаны с крестьянской, с деревенской, а не с городской, рабочей или тем более интеллигентской, элитарной Россией, частично описанной, например, в «Счастливой Москве», и для Платонова, которому некогда отечески советовал партийный наставник Литвин-Молотов о деревне не писать, ибо деревня есть косность и рутина, это непослушание и предпочтение было сущностным. Как сказано в «Крестьянине Ягафаре», «народная сила рождается в деревенской материнской земле, и войско народа питается от земли, распаханной руками крестьян, согретой солнцем и орошенной дождем».

«Конец крестьянства недопустим — это источник человечества и человечности», — отметил Платонов в «Записных книжках» 1944 года, а очерк «О советском солдате» начал словами: «Россия обильна людьми, и не числом их… — а разнохарактерностью и своеобразием каждого человека, особенностью его ума и сердца».

Книга «Под небесами Родины» вышла в начале 1943 года в Уфе. В этом городе Платонов жил с конца октября 1941 года по конец мая 1942-го. «Андрея с семьей эвакуировали как-то уж очень срочно, даже не дали времени собраться, а у них ни денег, ни вещей теплых. На Андрее было летнее пальто, сестра и Тошка тоже полураздетые, — вспоминала, хотя и не очень точно (сына с ними в тот момент не было), Валентина Александровна Трошкина. — И поехали они в Уфу. Андрей бросил все рукописи в квартире, наказал моему Петру приглядывать за ними; с собой взял только „Путешествие из Ленинграда в Москву“ (по следам Радищева) — был у него труд такой, писал его лет восемь. Эта рукопись лежала у Андрея в небольшом коричневом чемоданчике, когда он в эвакуацию ехал. На ночь в вагоне он даже привязывал его к руке, когда лежал на верхней полке. И однажды этот чемоданчик в дороге украли, то ли срезали с руки, толи еще как. Воры ли, подосланные специальные люди? Только для Андрея это была трагедия. Он считал эту книгу самой значительной. В Уфе Платоновы жили ужасно. Есть было нечего, продавать нечего. Тошка приехал со своей Тамарой насквозь простуженным. Ехал в теплушке, в легком пальто. После тюрьмы был еще слаб. В Уфе его сразу направили в военкомат проверять. Тоша им говорит, что у него горло болит, а ему на это — здоров как бык, симулянт! Прошло два месяца, и он совсем свалился — началась скоротечная чахотка. А кормить, поддержать Тошу нечем. Осталось много трагических писем той поры от Андрея и сестры ко мне в эвакуацию и к мужу в Москву, где его оставили в народном ополчении. Андрей, как только приехал в Уфу, стал добиваться возвращения в Москву, чтобы оттуда — на фронт. Ведь на Урал его насильно выпихнули. Но пропуска в Москву долго не давали».