Книга По большому льду. Северный полюс - Роберт Эдвин Пири

Идя по следу его ног, эскимосы его партии подошли к тому месту, где был проломлен лед – первый признак того, что произошел несчастный случай. Один из эскимосов рассказывал, что на поверхности воды еще видна была меховая куртка, а состояние льда по краям свидетельствовало о том, что Марвин не единожды пытался выбраться из воды, но лед оказался настолько тонким, что отламывался и крошился под его тяжестью, и он снова погружался в воду.

К тому времени, как подошли эскимосы, он уже был мертв. К сожалению, они не смогли вытащить его тело, так как не было никакой возможности к нему подобраться. Безусловно, они прекрасно понимали, что произошло с Марвином; но с детской легковерностью, свойственной их расе, остановились лагерем у полыньи в надежде, что произойдет чудо и он все-таки вернется. Время шло, а Марвин все не возвращался, и тогда Кудлукту и Харригана охватил страх. Полностью уверившись в том, что Марвин действительно утонул, они в ужасе сбросили с нарт все, что ему принадлежало, чтобы его дух, если он вернется к ним на этом пути, смог найти свои вещи и не преследовал их. После этого они направили упряжки в сторону земли и рванули вперед изо всех сил.

Худощавый, спокойный, с открытым лицом и сдержанной манерой поведения, Росс Марвин, с первого взгляда производивший впечатление серьезного и искреннего человека, был бесценным коллегой. В течение нескольких напряженных недель, предшествовавших отплытию «Рузвельта», он не покладая рук работал, занимаясь сборкой и проверкой оборудования, которое в невероятных количествах поставлялось на борт. То было горячее время, и мы все трое – Марвин, Бартлетт и я – просто выбивались из сил. Во время плавания на север он всегда был готов взят на себя выполнение самых разных работ, будь то проведение наблюдений на палубе или распределение грузов в трюме. Когда мы взяли на борт эскимосов, он своим добрым нравом, спокойной прямотой и способностью к самой разнообразной физической работе сразу же заслужил их дружеское расположение, заставив уважать себя. С самого начала стало ясно, что он сумеет справиться с этим диким народом как никто другой.

И в дальнейшем, когда в полярных условиях возникали суровые проблемы в быту и в работе, он встречал их лицом к лицу, спокойно, без жалоб, проявляя неизменную настойчивость, которая всегда давала результат, и я знал, что Росс Марвин – это человек, который выполнит любую поставленную перед ним задачу. Его непосредственной обязанностью были наблюдения приливно-отливных движений и метеорологические исследования, а его математическая подготовка оказала мне неоценимую помощь, когда, во время долгой полярной ночи мы разрабатывали планы проведения переходов, транспортировки полезных грузов и формирования вспомогательных партий. Во время весеннего санного похода 1906 года он руководил отдельным отрядом.

Когда в океане разыгрался сильнейший шторм, и мои партии безнадежно разбросало среди хаоса изломанного льда, отряд Марвина, как и мой, находившийся дальше к северу, отнесло в восточном направлении к побережью Гренландии, откуда он благополучно привел своих людей обратно на судно. Из этой экспедиции он вернулся, детально изучив Арктику и глубоко усвоив основополагающие принципы успешной работы в северных регионах, поэтому, когда он пошел с нами на север в 1908 году, он уже был ветераном, на которого можно было полностью положиться в любых, в том числе в критических ситуациях.

Останки Росса Г. Марвина покоятся далеко на севере в глубинах Полярного моря[68], севернее многих других, положивших жизнь при покорении Арктики. На северном побережье Земли Гранта мы сложили ему памятник – каменную пирамиду, – а на ее вершине поместили простую табличку с надписью: «Памяти Росса Г. Марвина (Корнелльский университет), утонувшего в возрасте 34 лет 10 апреля 1909 года в 45 милях к северу от мыса Колумбия при возвращении от 86°38' северной широты». Этот кенотаф[69] смотрит с пустынного унылого берега на север, туда, где Марвин встретил свою смерть. Его имя пополнило славный список героев Арктики, наряду с Уиллоуби, Франклином, Зоннтагом, Холлом, Локвудом и другими, кто закончил свою жизнь в пути, и скорбящих о нем, может быть, утешит тот факт, что его имя теперь навсегда будет неразрывно связано с завоеванием последнего из великих трофеев, за которые почти 4 столетия люди четырех цивилизованных наций страдали, боролись и погибали.

К счастью, когда эскимосы из отряда погибшего Марвина выбрасывали на лед его вещи, они не заметили маленького полотняного свертка, в котором он хранил свои записи. Среди них оказалась запись, – вероятно, последняя, которая, может быть, хоть в какой-то мере сможет передать ту высокую степень преданности человека своему делу, которая была так характерна для Марвина. Привожу эту запись полностью. Как теперь известно, она была написана в тот самый день, когда я последний раз видел его живым, в день, когда он повернул на юг от своей крайней северной точки.

25 марта 1909 года. Настоящим удостоверяю, что я повернул назад от этого пункта вместе с третьей вспомогательной партией, а командир Пири продолжает продвигаться на север во главе партии из девяти человек с семью нартами со стандартными грузами и шестьюдесятью собаками. И люди и собаки в отличном состоянии. Предполагается, что капитан с четвертой и последней вспомогательной партией сделает еще пять переходов и после этого повернет обратно. Широтное наблюдение проводил 22 марта и еще одно сегодня, 25 марта. Копию записей моих наблюдений и расчетов прилагаю. Результаты получены следующие: в полдень, 22 марта, 85°48' северной широты.

В полдень, 25 марта, 86°38' северной широты.

Расстояние, пройденное за три перехода, составляет 50 минут широты, в среднем шестнадцать и две трети морских миль за один переход. Погода прекрасная. Дорога хорошая и с каждым днем становится все лучше.

Росс Г. Марвин, Колледж гражданского строительства, Корнелльский университет

С тяжелым сердцем отправлялся я в свою каюту на «Рузвельте». Несмотря на сопровождавшее нас на обратном пути везение, смерть Марвина еще раз напомнила об опасности, которой все мы подвергались: во время этого путешествия то один, то другой из нас оказывался в водах полыньи.

Несмотря на удрученность, вызванную гнетущей новостью о судьбе Марвина, в течение суток после возвращения я чувствовал себя так же бодро, как обычно, и, если бы это понадобилось, готов был снова прокладывать путь. Но в конце суток наступила реакция – результат резкого изменения диеты и условий окружающей среды, следствие бездеятельности после постоянного физического напряжения. Конечно, этого и следовало ожидать: теперь у меня не было ни сил, ни желаний что-либо делать. Я не мог проснуться, чтобы поесть и не мог перестать есть, чтобы лечь поспать. Мой зверский аппетит не был результатом голода или скудного питания: на обратном пути от полюса пищи было более чем достаточно, по-видимому, это происходило оттого, что корабельная пища не была так же сытна как пеммикан, и мне казалось, я никак не могу наесться, никак не могу удовлетворить свой аппетит. Однако, зная, что переедать не стоит, я довольствовался тем, что ел понемногу, но часто.