Книга Ответ знает только ветер - Йоханнес Марио Зиммель

Я обнял ее и поцеловал. Мы опустились на тахту. Теперь мистраль бушевал вокруг дома. Он сотрясал стеклянные двери, заставлял скрежетать крепления маркизы, свистел и выл, и сквозняк проникал сквозь запоры на окнах. Под конец, когда я оторвался от Анжелы, я увидел, что ее лицо залито слезами. Поцелуями я осушил эти слезы.

— Я плачу потому только, что счастлива, — прошептала она.

— Конечно только потому, что счастлива, — повторил я, продолжая осушать слезы поцелуями. Но они все лились и лились, а мистраль все бушевал вокруг нашего дома, вокруг единственного места на земле, где мы могли чувствовать себя в безопасности.

Надеюсь, что это так.

35

В эту ночь мы тоже почти не спали.

Мы пили шампанское и смотрели вниз на взбаламученное грозой море. В Порт-Канто позиционные огни яхт танцевали на волнах. Мы смотрели какой-то фильм по телевизору, потом слушали последние известия, после них Анжела еще поставила на проигрыватель пластинки Коула Портера. Буря только сильнее расходилась.

— Обычно это длится три дня, — сказала Анжела. — Любимый, тебе не холодно?

— Да нет, мне тепло.

Я сразу надел халат, она тоже накинула махровый халатик.

— Мне надо лететь в Дюссельдорф, — сказал я.

Она только кивнула.

— Бранденбург желает со мной беседовать.

— Да, чуть не забыла — куда ты ездил сегодня? Узнал что-нибудь?

Я слышал музыку Коула Портера, слышал визг, громыханье и вздохи мистраля. После того, что сказала Анжела, путь, по которому мне теперь предстояло идти, лег передо мной четко и ясно. Над этим я и размышлял. Мне придется идти этим путем, ибо никакого другого и не было. И я хочу здесь сообщить, что́ это был за путь, ничего не хочу скрывать.

Ничего красивого не было в том, что́ мне теперь придется делать. И ничего порядочного, о нет! Чистая уголовщина, наглая и если угодно, гнусная. В последнем эпитете я, впрочем, не совсем уверен. Не всегда я был таким, как в ту ночь, когда дул мистраль. Общение с мошенниками превратило меня самого в мошенника. Так я стал уголовником, наглым и, может быть, даже гнусным.

Вот вы прочли мои записки до этой страницы. Вы знаете, какой удар мне нанесен. Без лишних слов я выброшен за борт. Болен. Максимум через полгода мне отрежут ногу. Как будем жить дальше? Анжела такая мужественная, она готова быть моей любовницей до конца жизни, если моя жена не даст мне развода. Но она ничего не знает об ампутации. Равно как и о моем положении на фирме. И она была моей единственной, большой, по-настоящему сильной любовью. Теперь я был совершенно уверен — при всем моем пессимизме и склонности к сомнениям, — что Анжела и одноногого будет любить меня так же, как сегодня ночью. Если я пробьюсь. Если не пробьюсь, надо будет заранее ее обеспечить. А если пробьюсь, обеспечить нас обоих.

Видите, я размышлял не в обычных моральных категориях, этого я просто не мог после всего, что сегодня рассказала мне Николь Монье, после подлого звонка Бранденбурга, после отказа Карин дать мне развод. Я больше не думал о том, как мне, порядочному человеку, теперь надлежит поступать. Порядочный человек! Что же это такое? Здесь я познакомился с группой так называемых порядочных людей, уважаемых, всемогущих, внушающих страх, которые на поверку оказались всего лишь жалкими уголовниками, да еще и убийцами. Эти люди обогащались за счет охватившей весь мир инфляции, из-за которой маленькие люди становились все беднее и беднее. Все эти люди отличались отменным здоровьем. Люди, которых никто и пальцем не тронет, — даже за многократное убийство, — ибо преступления и преступники слишком крупного масштаба перестают быть преступлениями и преступниками. Что ж, тогда я решил стать таким, как они! И уже приблизительно знал, с чего начну — чтобы обезопасить нас с Анжелой на всякий случай и на все время, которое нам осталось жить на земле. Вот что творилось у меня на душе в ту ночь, когда дул мистраль. Если станете читать дальше, вы проклянете меня, я стану вам противен — что ж, ничего не попишешь. А может, вы все-таки постараетесь меня понять.

36

— Да, чуть не забыла — куда ты ездил сегодня? Удалось что-нибудь узнать?

Видите, уже пришлось лгать.

— Я ездил во Фрежюс. К подружке этого Алана Денона, которого сегодня подняли со дна в Старой Гавани. Она рассказала мне, что Денон очень близко подошел к правде и за это его пристрелили. Она знает людей, с которыми он был связан. Он был шантажист. Правда нужна была ему для того, чтобы шантажировать виновных. Или чтобы продать тому, кто предложит больше. Это я и должен сообщить Бранденбургу. Понадобится куча денег, чтобы заплатить этим людям. Может, Бранденбург даже не вправе один решить, что с этим делать. Тогда ему придется спросить мнение дирекции. Во всяком случае, мы могли бы заполучить правду об этом деле — хоть и стоит она очень дорого. Правда о Хельмане и всех его здешних дружках.

Мистраль усилился так, что стало слышно, как трещат и стонут стволы деревьев. Где-то бешено громыхала черепичная крыша. Скорее всего на старой вилле «Казбек», расположенной ниже нас на склоне холма, некогда в ней пировали русские князья. На «резиденциях» нет черепичных крыш. Я почувствовал сильный сквозняк в гостиной. Казалось, мистраль способен проникнуть сквозь все, даже сквозь бетонные стены, металл и стекло.

К счастью, мысли Анжелы были слишком заняты нашими делами, чтобы расспрашивать дальше о результатах моей поездки. Вместо этого она спросила:

— Когда ты едешь?

— Завтра утром, первым рейсом.

— И… когда вернешься?

— Скоро, — без запинки ответил я. — Очень скоро, любимая.

— Не задерживайся надолго, пожалуйста, Роберт!

— Я очень быстро вернусь, — сказал я и подумал: «Это я могу обещать со спокойной совестью».

— Ты мне так необходим!

— Ты мне тоже. Не беспокойся. Я скоро буду с тобой.

Она наклонилась и поцеловала золотую монетку, висевшую на цепочке у меня на груди. Я поцеловал монетку, висевшую между грудок Анжелы. Прикосновение к ее коже пронзило нас обоих, и мы опять любили друг друга под музыку Коула Портера и адское буйство мистраля. В конце концов мы уснули, крепко обнявшись и укрывшись фланелевым одеялом…

В половине седьмого я проснулся.

Часы были у меня на руке. Я увидел, что небо все еще покрыто тучами, и услышал, как завывает мистраль. На террасе цветы гнулись под ветром. Я разбудил Анжелу, осыпав ее нежными поцелуями. Едва открыв глаза, она сразу заулыбалась и обвила мою шею руками. Мы выпили только по чашке чая, наскоро приняли душ и оделись. Пока я брился, Анжела уложила мой чемодан. Мы вышли из квартиры в восемь часов. Анжела настояла на том, чтобы отвезти меня на аэродром в Ницце. На ней были коричневые брюки и просторная оливковая куртка. Мы ехали по нижнему шоссе. Во многих местах море захлестывало проезжую часть, мистраль сотрясал машину, ехать было довольно тяжело. Все было серо — окружающая местность, воздух, небо, море. Мы проехали мимо ресторанчика «Тету», славящегося знаменитой рыбной похлебкой. Мистраль сорвал боковую стену ресторанчика. Несколько человек пытались водворить ее на место.