Книга Ордынская броня Александра Невского - Дмитрий Абрамов

В большой палате княжеского терема, что на Ярославле дворе в Новгороде, было людно, жарко и тесно. Все оконца и двери были отворены. В поставцах и подсвечниках горело множество свечей. Князь в окружении малой дружины восседал на небольшом столе близ стены противоположной центральному входу. Недалеко от него на таком же столе восседал владыка Спиридон в окружении своего клира. Все новгородские мужи, одетые в дорогие сряды, в окружении доспешных и оборуженных воев стояли плотным и тесным полукольцом напротив центрального входа. Напротив них, почти у самого входа, величественно и гордо подняв головы, стояли свей и мурмане, облитые кольчугами, одетые в кольчужные хауберги[148]и чешуйчатые панцири без рукавов. На ногах у большинства были кольчужные чулки и кожаные черевики со шпорами. Из-под доспехов почти до щиколоток ног у многих свисали полы ярких шелковых кафтанов. Не один не снял с головы тяжелого шелома. У иных стальные личины шеломов и кольчужные бармицы закрывали не только нос, но даже ланиты, уста и подбородки. Только глаза, сиявшие в глубине шеломной брони, презрительно и вызывающе глядели на русичей, их конунга[149]и их пастыря.

Посылов было двадцать один человек — малая дружина, а не посольство. Все были препоясаны мечами, секирами и малыми мечами. Только щиты да копья оставили притороченными у седел. С того момента как посольство, бряцая доспехами и оружием, вошло в палату княжьего терема, здесь воцарилось полное молчание. Латиняне и русичи пристально и в полной тишине разглядывали друг друга в течение нескольких минут. Главным среди посылов по виду был воин в чешуйчатом доспехе, на груди которого красовался большой золотой крест латинского образца. Именно к нему и обратился князь Александр, нарушив общее молчание. Переводил русский купец, не раз бывавший в полуночных странах и знавший свейскую и мурманскую речь. Через него князь Александр и спросил, от кого прибыло посольство и что хочет сообщить.

Один из свейских воинов, стоявший одесную того, что был с золотым крестом на груди, перевел вторично слова князя Александра. Выслушав его и кивнув головой, посол с золотым крестом отвечал князю низким хрипловатым голосом. Свейский толмач молчал. Переводил новгородец. С его слов стало ясно, что посольство действительно пришло от свейского короля Эрика. Король сообщал, что по благословению римского апостолика — наместника престола святого Петра свейское войско идет в Гардарику[150]крестить язычников (корелу, ижору) и обратить схизматиков (русских) в истинную веру. К воинам Креста присоединились воины норвежского конунга Хакона, коих русские называют мурманами. С ними идут и принявшие святое крещение кнехты из народа суми и тавэстов (еми). Ведет христианское войско сам ярл[151]Ульф Фасси. Корабли свеев уже прибыли в русскую землю и скоро будут у Хольмгарда[152].

— Аще можеши противитися, то се, есмь уже зде, крещу и пленю землю твою, — закончил переводить толмач.

Свейский воин, переводивший ранее, сказал что-то главному послу и утвердительно склонил голову. Тот, слегка кивнув в ответ, рывком сорвал с десницы кольчужную рукавицу, и швырнул ее под ноги князю Александру. Рукавица с глухим стуком и звоном железа ударилась о дубовый пол и развернулась кверху стороной длани. Вспыхнув всем ликом, князь Александр поднялся со стола, грозно посмотрел в глаза послу и твердой десницей, неторопливо вытянул меч из ножен, притороченных ошую у пояса. Не отрывая глаз от лица свея и не мигая, поцеловал холодное, отливавшее синевой лезвие клинка, и перекрестился. Гробовое молчание воцарилось в палате. Главный посол развернулся спиной и, не склонив головы, звеня сталью доспехов пошел к выходу. За ним, бряцая железом, последовало все его сопровождение.

Когда посольство вышло, владыка Спиридон встал со стола и подойдя, ко князю Александру, благословил его.

Ладьи и насады уже третьи сутки на веслах и под всеми парусами бежали по Волхову к Ладоге. Збыслав Якунович торопил гребцов. Они шли уже третий день без останову на ночлег или отдых и уже недалече была Ладога. Юго-восточный ветер второй день дул в десное плечо и наполнял паруса, гоня корабли на север. Горислав сидел у ошего борта насада и работал веслом, как и все, кто был в этом походе. Гребли попеременно, по два часа, потом отдыхали. Корабли шли быстро. Давно не брался Горислав за весло. Плечи и руки болели. Но он был рад и ощущал прежнюю полноту жизни от этого тяжелого, но дружного мужского труда. Все напоминало ему годы молодости, когда он семнадцать лет назад с козельским полком был в днепровском походе. Тогда они шли на веслах и под парусами вверх по Днепру к острову Хортице. Сейчас Горислав с удовольствие вдыхал речные запахи, растревоженные и оживленные порывами южного ветра. Весла дружно ударяли о воду, мачты скрипели, паруса хлопали. Гребцы слаженно пели, что-то новгородское об «остуде-девице». И тут он вспомнил свой утренний сон в Киеве, когда проснулся в постели у Соломеи. Тогда приснилось или привиделось ему, что гребет он веслом в насаде на Днепровском лимане вместе со всей их дружиной и ощущает прелесть и полноту жизни. А ведь просто все было — любила его эта загадочная женщина. А потом был Козельск и татары. Томительно и нехорошо становилось ему, когда вспоминал он о Козельске. Думали они тогда с Путятой, что не выберутся живыми из родного города. Вот ведь как, сколь ни мыслит человек о смерти, жизнь-то не закончена. И жить надо уметь, и растить детей надо, и любить на до ти. А умирать, как бы научиться, хоть и умирал уже, казалось, раз пять или шесть. Но любить, прежде всего… Он оглянулся назад и увидел ближе к носу насада Путяту, который подпевал гребцам-новгородцам. Они весело перемигнулись и улыбнулись друг другу. Веселое предстояло дело… Давно, уж скоро полтора года, как не зрели они живого ворога в лицо.

Горислав вспомнил, как встревоженный военной грозой всколыхнулся Новгород Великий, как в сумятице двух дней после объявления войны Александр Ярославич собирал княжеский и новгородский полки. Вспомнил, как новгородские купцы отдали князю свои ладьи, ушкуи и насады. Князь торопился. Полностью собрал лишь свой полк да большую часть новгородского полка. Архиепископ Спиридон благословил владычный двор принять участие в походе. Однако выручил черный новгородский люд: плотники, каменотесы, гончары, кузнецы, оружейники, кадаши, серебряники, солевары — все, кто взял копье, секиру, кистень, щит и вступил доброй волей в пешее ополчение. Таковых набралось до полутысячи. Князь Александр оценил, поклонился простому люду. Затем разделил войско на две части. Пешцев и двести комонных из новгородского и своего полка посадил в насады и в ушкуи. Во главе их поставил Збыслава Якуновича и велел немедля день и ночь идти к Ладоге за подмогой. Если же случится, что свей встретятся им на пути, то срочно посылать весть к нему и стоять насмерть на реке, не пуская ворога к Новгороду. Остальная часть войска, около восьмисот комонных, пошла с князем вниз по Волхову вслед ладьям и насадам. Выступили пятнадцатого июля (по старому стилю). Но уже к исходу второго дня после выступления конные полки ушли западнее реки, и пропали из виду.