Книга Хей, Осман! - Фаина Гримберг

Христианские воины Орхана - мартолосы и войнуки - работали, словно крылатые духи! Крепость окружили валом и рвом. Покрывшись щитами, обступили стены, подкопали стены ломами и заступами. И сделав много таких подкопов, уничтожили они основания стен, затем натащили сухих деревьев срубленных и подожгли... Стены рушились... Керамические шаровидные сосуды, начиненные горючей смесью, забрасывались далеко в крепость посредством баллист - манджаныков... Гарнизон крепости погиб почти весь. Жители размахивали белыми полотнищами, моля о милосердии... Бурса сдалась...

Орхан приказал не притеснять жителей Бурсы и не трогать их имущество:

- Кто возьмёт хотя бы соломинку из их домов, будет наказан сурово! - предупредил Орхан.

Но оставшаяся казна владетеля и многое из уцелевшего имущества его приближенных, покинувших город, досталось осаждавшим. Орхан распорядился наделить воинов добычей, он входил во все мелочи. Главной его задачей было: чтобы уцелели и не были ограблены жители, и чтобы воины всегда знали, что они рискуют своими жизнями не напрасно!..

В городе, прямо на улицах, Орхан видел много мёртвых тел. Но эти люди погибли не от мечей и стрел, они умерли от голода, который давно уже терзал осаждённых...

Родилось мощное войске османов, позднее ещё укреплённое «ени чары» - пехотой, куда вошли юноши христианских подданных османов, воспитанные в правой вере... То самое войско славное, о коем многие писали, как писал француз Бертран де ла Брокьер:

«Они способны тронуться с места без всякой подготовки. Сотня французских солдат произведёт больше грома, шума, нежели десять тысяч воинов-османов. При первых ударах в боевой барабан они поднимаются и следуют маршем, не сбиваясь с шага; и они останавливаются лишь по приказу. Легко вооружённые, они способны за одну ночь проделать путь, на который у тех же французских солдат ушло бы не менее трёх дней...»

Осман был в тот же день, когда взята была Бурса, погребён в храме, который неверные именовали Манастир, преображённом в мечеть.

Во дворце, где прежде жил владетель Бурсы, теперь собрались на совет сыновья Османа. Торжественно вручили новому султану, Орхану, то, что оставил для него отец: праздничную одежду, походный мешок, солонку с крышкой, чехол для ложек и пару воинских сапог. Одежда сшита была из крепкого полотна, какое шло у франков на паруса, и на спине вышит был полумесяц большой. Также перешли к Орхану боевые стяги отца, алые и зелёные. Достались Орхану и несколько табунов добрых коней...

- Этим землям нужен правитель - пастырь народов! - провозгласил Алаэддин. - Самое важное наследство, оставленное нам отцом, - стремление к справедливости. Брат Орхан, отец доверял тебе при жизни своей и мы верим тебе. Ты по праву займёшь место отца! Оставайся нашим правителем-пастырем!..

Прочие братья встали и окружили Орхана, приветствуя его.

- Я хотел бы, брат Алаэддин, - заговорил Орхан, - чтобы ты оставался при мне как мой ближний советник.

- Нет, - отвечал Алаэддин. И в голосе его послышались Орхану звуки голоса их отца, Османа! - Нет, мой брат Ор- хан, я не гожусь для таких дел. Позволь мне заниматься тем, к чему тянется моя душа!..

Орхан помолчал совсем малое время, затем сказал:

- Я знаю, ты уже давно увлечён учением дервишей Бекташи. Должно быть, оно и есть то, к чему страстна твоя душа. Я понимаю тебя. Иди своим путём... Я знаю, все твои деяния были и будут на пользу государству османов!..

Так оно и сделалось. Орхан дал своему единокровному, единоутробному брату Алаэддину во владение местность Фотуре. Но более времени Алаэддин проводил в новой столице османов, в Бурсе. Там, в квартале Кюкюрдлю построил он дервишескую обитель; у ворот Каплуджа построил мечеть, и ещё одну мечеть - у верхних ворот. Также на его деньги построены были дома для многих людей Османа и Орхана, поселившихся в Бурсе...

Поздним вечером сидел Орхан в одном дальнем покое дворца прежнего владетеля Бурсы. Орхан велел призвать того самого рассказчика, который пел и рассказывал отцу Осману в последние дни великого султана Гази. Этот человек приехал в Бурсу вместе со многими, сопровождавшими тело Османа...

— Сегодня, — стал говорить рассказчику Орхан, — ты пой и рассказывай для меня, как пел и рассказывал для моего отца...

И Орхан слушал рассказы и песни, певшиеся ещё совсем недавно для его отца...

Моя красавица, чей тонок гибкий стан,

О нежнорукая, кого ты избрала?

Я от красы твоей любовным хмелем пьян.

Нежноголосая, кого ты избрала?

О мускусная лань, твой нежный облик мил,

Твоя нагая грудь белей лебяжьих крыл.

Ты, словно горлица, нежна, бела,

О птица-лань, кого ты избрала?

Ты розой дивною цветёшь в своём саду,

Звездой упавшею мерцаешь ты в пруду,

Я раб твой - милосердия я жду.

О нежнокосая, кого ты избрала?..[325]

На другой день, вечером, Орхан призвал Михала и говорил так:

- Михал Гази! Слушай вместе со мной сказки и песни, как ты слушал их вместе с моим отцом Османом! Я поминаю отца не слезами и причитаниями, но песнями и сказками, которые он любил! А ты - живая память о моём отце!..

- Да, это так, - откликнулся Михал. - Я - живая память, но я - увы! - не вечная память! Умру я, умрут ближние сподвижники Османа Гази... Минует время Османа, отойдёт в область преданий, как отошло время Эртугрула, как отошли времена многих и многих правителей... Но ведь тот, кто при жизни думает о смерти, - живой мертвец! Потому будем поминать песнями и сказками человека, столь любимого и почитаемого нами!..

И звучали слова песен и сказок...

Грустно по земле скитаться, вдаль идя от дома к дому.

Как и я, томясь любовью и тая в душе истому.

Солнце, миру лик являя, дарит жар сиянья странам,

Светит солнце всем пределам - каждый миг уже иному!

Прежде верная подруга обо мне, скорбя, грустила,

А теперь она враждебна, словно бы совсем к чужому!

В сердце - горе и рыданье, от веселья отрешён я.

«В чём мой грех? За что мне кара?» - я взываю к Всеблагому.

Но повсюду взору сердца виден лик моей любимой,

Даль над душами невластна - души видят по-другому!..[326]

Затем сказал Михал Гази:

- И я хочу петь, султан Орхан! Отец Осман любил, когда я пел ему греческие песни. Ты знаешь, он звал меня «птицей»!..

И Куш Михал Гази громким голосом запел... И пусть давно уже миновало то время, когда голос его звучал юношески звонко; но и теперь этот голос звучанием своим напоминал Орхану явственно об отце...