Книга Белая Богиня - Роберт Ранке Грейвс

В главе первой я писал, что о поэте можно судить по тому, насколько точно он изображает Белую Богиню. Шекспир знал и боялся ее. Не стоит заблуждаться насчет его глупеньких пассажей о любви в ранней поэме «Венера и Адонис» или невероятной мифологической путаницы в «Сне в летнюю ночь», где Тесей появляется в обличье елизаветинского щеголя, Три Парки, давшие имена феям, — как эксцентричные Душистый Горошек, Паутинка и Горчичное Зерно, Геракл — как озорной Робин Добрый Малый, Лев с Твердой Рукой — как столяр Миляга, а самые страшные из всех — Дикий Осел Сет-Дионис и Небесная Царица в диадеме из звезд — как ослоухий Основа и Титания в блестящей мишуре. С гораздо большей искренностью он показывает ее в «Макбете» — как Тройственную Гекату, властвующую над ведьминским котлом, ибо ее дух вселяется в леди Макбет и вдохновляет ее на убийство короля Дункана, или в «Антонии и Клеопатре» — как обольстительную и распутную Клеопатру, чья любовь погубила Антония. В последний раз она появляется в пьесах как «проклятая ведьма Сикоракса» в «Буре»[229]. Шекспир устами своего персонажа Просперо заявляет, что с помощью своих магических книг одолеет ее, сокрушит ее мощь и сделает своим рабом ее чудовищного сына Калибана, прежде под видом расположения к нему выведав у него все секреты. Однако он не в состоянии изменить ни название острова, ни цвет голубых глаз Сикораксы, хотя «голубоглазый» на елизаветинском сленге означало также «голубой ободок распутства». Сикоракса, на чью связь с Керридвен было указано в главе восьмой, явилась на остров в лодке вместе с Калибаном, как Даная приплыла на Сериф из Аргоса с младенцем Персеем или Латона — на Делос с еще не родившимся Аполлоном. Она была богиней, управлявшей видимой луной — «приливы и отливы ей подвластны». Шекспир говорит, что она изгнана из Argiers (Аргос?)[230]за колдовство, но он поэтически справедлив к Калибану, ибо вкладывает в его уста настоящую поэзию:

Be not afeared; the isle is full of noises,

Sounds and sweet airs that give delight and hurt not,

Sometimes a thousand twangling instruments

Will hum about mine ears; and sometime voices,

That if I then had wak 'd after long sleep

Will make me sleep again: and then in dreaming

The clouds methought would open and show riches

Ready to drop upon me; that, when I wak 'd

I cried to dream again.

(He бойся: этот остров полон шумов

И звуков, нежных, радостных, невнятных

Порой. Сотни громких инструментов

Доносятся до слуха. То вдруг голос,

И сам он меня от сна пробудит,

Опять навеет сон; во сне же снится,

Что будто облака хотят, раздавшись,

Меня осыпать золотом. Проснусь

И вновь о сне прошу[231].)

Надо отметить, что алогичное сочетание времен тут формирует идеальное представление о времени.

Донн слепо поклонялся Белой Богине в обличье женщины, которую он сделал своей Музой. Он настолько был не в состоянии вспомнить ее внешность, что написал лишь, как видел свои влюбленные глаза в ее глазах. В «Лихорадке» он зовет ее «душою мира», потому что если она покинет его, то мир будет всего лишь ее трупом. И еще:

Thy beauty and all parts which are thee

Are unchangeable firmament.

(Твоя красота и все, что тебя составляет,

Неизменный небесный свод.)

Джон Клэр писал: «Сны о красоте, о женском божестве внушали моему воображению самое возвышенное представление о прекрасном; вот и прошлой ночью богиня явилась мне столь живо мечтою моих снов, что мне больше не приходит в голову сомневаться в ее существовании. Поэтому я записал свои видения, не желая расставаться со счастливой верой в нее, как в моего ангела-хранителя».

Китс видел Белую Богиню как La Belle Dame Sans Merci. У нее длинные волосы, легкие шаги и дикий огонь в глазах, но Китс, что интересно, лилеи с ее чела переносит на чела её жертв и заставляет рыцаря сажать ее на своего коня, вместо того чтобы садиться на ее коня, подобно Ойсину, которого увезла с собой Ниав Золотоволосая. Любопытно также, что Китс писал с жалостью о Ламии, богине-змее, словно она была несчастной Гретхен или Гризельдой.

Стихотворение «La Belle Dame Sans Mersi» требует детального рассмотрения в свете Темы. Я привожу его здесь в таком виде, в каком оно впервые появилось в печати, взятое из письма Китса брату Джорджу в Америку, с несколькими шутливыми замечаниями. Зачеркнутые слова заключены в скобки:

Вечер, Среда[232]

La Belle Dame Sans Mersi[233]

О What can ail thee Knight at arms

Alone and palely loitering?

The sedge is withered from the Lake

And no birds sing!

О What can ail thee Knight at arms

So haggard and so woe begone?

The squirrel's granary is full

And the harvest's done.

I see [death's] a lily on thy brow

With anguish moist and fever dew,

And on thy cheeks a fading rose

Fast Withereth too —

I met a Lady in the [Wilds] Meads

Full beautiful, a faery's child

Her hair was long, her foot was light

And her eyes were wild —

I made a Garland for her head,