Книга Книга и братство - Айрис Мердок

А Патрисия думала: Гидеон много сил отдал, заботясь об этой парочке, будем надеяться, что он не пожалеет! Слишком у него доброе сердце, и, конечно, он с его манией величия помешан на своем могуществе. Он совершенно ни с чем не считается, когда поступает таким образом. Как, черт возьми, мы избавимся от Вайолет? Она сидит там, как жаба, изображает всем интересную неврастеничку, и это может продолжаться вечно, наверное, придется освобождаться от нее, предложив кругленькую сумму! Но, господи, может, она и ненормальная, однако сохраняет и внешность, и фигуру, это несправедливо! Патрисия прекрасно знала о забавном причудливом влечении Гидеона к Вайолет, и оно ее не беспокоило. Во всяком случае, сейчас она была слишком счастлива возвращением Леонарда и играми с домом, чтобы испытывать недоброжелательность по отношению к своей несчастной родственнице. Что до Тамар, то все выглядело так, будто они в конце концов ее удочерили. Может быть, этого Гидеон и хотел всегда. Оглядывая сборище гостей, Патрисия заметила кое-что, что доставило ей удовольствие. Леонард, похоже, весьма успешно ухаживает за Джиллиан Кертленд. Гм, сказала себе Пат, милая умная хорошенькая девочка, и унаследует кучу денег. Когда они переедут жить в Хэмпстед, пригласим их на обед.

На другой день после похищения Тамар Вайолет капитулировала по двум соображениям: одно было финансового свойства, другое эмоционального (отец Макалистер сказал бы «духовного»), Последнее — это особого рода отчаяние, вылившееся в ощущение, что она теряет Тамар. Вайолет глубоко потрясло, что Тамар без всякого сожаления отвергла ее. Она поняла, что той послушной робкой девочки, какой она знала ее всю жизнь, больше нет и больше никогда не будет. Когда Тамар ушла так бесповоротно, квартира опустела, как клетка без своей маленькой пленницы. Держать Тамар в подчинении было для Вайолет намного важней, чем она сама себе представляла. Было ли это как-то связано с любовью, это еще вопрос, который теперь не имел значения; она нуждалась в помощи, готова была бежать за ней, и тут появился Гидеон. О финансовой компенсации можно было заявить открыто. Гидеон объявил, как предчувствовала Вайолет, что Тамар уже ушла с работы. Ей нужно было время, чтобы наверстать упущенное в учебе. Оставались долги, счета и очень мало денег. Гидеон выдвинул убедительное предложение. Вайолет необходимо считаться с фактами и упорядочить свою жизнь. Имело смысл продать квартиру, которая имела реальную стоимость, выплатить долги, переехать в Ноттинг-Хилл, отдохнуть, а потом найти какую-то работу (хорошо, пусть не в его офисе), где она могла бы найти применение своему уму, или хотя бы подумать, как устроить свою жизнь более счастливо и разумно. Она не обязана оставаться у него, если не желает, это только временно. Вайолет, которая вдруг поняла, что в противном случае ей остается кончить жизнь самоубийством, согласилась с готовностью, удивившей Гидеона, который ожидал сопротивления, даже скандала, конечно же кончившегося бы его победой. Гидеон дал ей денег, чтобы она купила себе одежду. Она приняла их и действительно потратила на одежду. (Гидеон, обсуждая все это с Пат, подчеркнул важность подобной капитуляции.) Сейчас, на вечеринке она чувствовала себя какой-то отвратительной Золушкой. Альберт Лабовски разговаривал с ней так, будто она была какой-то посредственностью. Она видела, что Гидеон ободряюще поглядывает в ее сторону. Она попала в руки врага, иного племени, которое теперь ждет, что она будет благодарна, даже счастлива! Конечно, они не надеялись, что она станет жить в одной квартире с дочерью, с новой Тамар. Гидеон купил Тамар квартирку до того, как Вайолет поселилась у них! Что она будет делать здесь одна, спрашивала себя Вайолет. Скоро заболеет, окажется прикована к постели, и добрые люди станут кормить ее с ложечки и развлекать разговорами, сидя у ее постели? Вайолет неожиданно покинула вся ее энергия, такое ощущение, должно быть, испытывает машина, когда кончается горючее. Это была не жизнь. Раньше она жила чистой беспримесной обидой, раскаянием, ненавистью, жила Тамар, как чем-то присутствующим, связующим, как чем-то всегда ожидаемым и предвкушаемым. Через Тамар она соприкасаюсь с миром. Получится ли теперь жить ненавистью к Пат и Гидеону, которую она пока не чувствовала в себе, но могла взрастить, чтобы черпать в ней силу? Как возненавидеть их милосердие, доброту, тактичное сочувствие, букеты, которые они ей дарят! Но как теперь сбежишь? Всякие отношения с дочерью, отвергшей ее, казались порваны навсегда, можно только слать ей проклятия. Разве не знают они, думала Вайолет, что она не какая-то посредственность, что она опасна, что кончит тем, что спалит их дом? Пока она им в новинку. Скоро они начнут нервничать. Она начнет вопить. Они должны были предвидеть и это. Ее поместят в роскошную психушку и станут лечить электрошоком за Гидеонов счет. Если она выйдет сейчас и пойдет к себе наверх, за ней кого-нибудь пошлют узнать, все ли с ней в порядке. Скоро они начнут ее бояться. Это, наконец, будет уже что-то.

Отец Макалистер был весь в ожидании Пасхи. На протяжении долгого поста он не употреблял никакого алкоголя, и сейчас аромат мандаринового коктейля возбудил в нем волнение. Еще, конечно, Пасха преисполняла его благоговейным ужасом. Он не знает, не может сказать, какие муки Ему пришлось претерпеть, знает только, что Он страдал на кресте ради него. Ужасная доскональность, зримая детальность его религии тяготила отца Макалистера в это время как ни в какое другое. Придется снова переживать, пересказывать эту историю, а в чем еще может быть его долг? Без нескончаемо репетируемой драмы Христа, Его рождения, Его пастырства, Его смерти, Его воскресения ничего не существует, и он, Энгус Макалистер, лишь исчезающая тень, как и планеты, и самые далекие звезды, и круг мироздания. Другие живут без Христа, так что вопрос «почему не я?» должен быть бессмыслен. Ничто не в силах разлучить его с любовью Христа. Откуда было у святого Павла его знание? Разве не на его знание опирается все? Без Павла, который разнес этот странный вирус по разным землям, Евангелия были бы потеряны навсегда или заново открыты века спустя как местные курьезы. Что же, все было делом случая? Такое невозможно, ибо это нечто абсолютное, а абсолютное не может быть случайным. Предположим, нам не осталось бы от Христа ничего, кроме учения, пересказанного каким-то неведомым человеком, и ни единого фрагмента истории Его жизни, чтобы представить Его во плоти? Мог бы кто-нибудь любить такое создание, мог ли быть спасен им? Могли он стать человеку ближе самого себя? Христианство портит верующих, как портят детей. Сияющий Христос, человек, преданный мученической смерти, прекрасный герой, воплощенный бог, самая известная личность в истории, самая любимая и самая могущественная, — вот фигура, которая дала жизнь христианству и которая может принести ему смерть. Отца Макалистера это не трогало. У него были собственные убеждения и собственные, расходящиеся с общепринятыми мнения; в канун Пасхи он не осмеливался оглашать свою ложь. Несомненно, для него — во Христе — должна быть возможность не лгать. «Истина, что примиряет ссоры, жизнь, что попирает смерть»[91]. Христос на кресте сообщает смысл всему, но только если Он действительно умер. Христос живет, Христос спасает потому, что Он умер, как мы умираем. Там царила наивысшая реальность, не как призрак человека, а как страшная правда. Отец Макалистер не мог давать своей вере громкое название ереси. Он молился, поклонялся, падал ниц, чувствовал себя вместилищем могущества и милости — через него проявляющихся, не собственных. Но его страшная правда никогда не прояснялась до конца, и это отсутствие последней, окончательной ясности тревожило его на Страстную пятницу, как ни в какое другое время. Об этом непостижимом Абсолюте он в течение тех трех ужасных часов, когда представлял смерть его Господа, должен был поведать коленопреклоненным мужчинам и женщинам, которые увидят… не то, что видел он, но что-то иное… ведомое им и Богу… только Бога там не будет. То, что священник исполнял свою задачу в муках, в слезах, не делало ему чести. Скорее, напротив.