Книга Возрождение - Уильям Джеймс Дюрант

IV. ПИЙ II: 1458–64

Энеа Сильвио де Пикколомини начал свою карьеру в 1405 году в городке Корсиньяно, недалеко от Сиены, от бедных родителей с благородной родословной. В Сиенском университете ему преподавали право; это было не в его вкусе, так как он любил литературу, но это придало остроту и порядок его уму и подготовило его к задачам управления и дипломатии. Во Флоренции он изучал гуманитарные науки под руководством Филельфо и с тех пор оставался гуманистом. В двадцать семь лет он стал секретарем кардинала Капраники, которого сопровождал на Базельский собор. Там он примкнул к группе, враждебной Евгению IV; в течение многих лет он защищал концилиарное движение против папской власти; некоторое время он служил секретарем антипапы Феликса V. Почувствовав, что он прицепил свою повозку к падающей звезде, он уговорил епископа представить его императору Фридриху III. Вскоре он получил должность в королевской канцелярии, а в 1442 году сопровождал Фридриха в Австрию. Некоторое время он оставался пришвартованным.

В те годы он казался совершенно бесформенным — просто ловкий альпинист, у которого не было ни твердых принципов, ни цели, кроме успеха. Он переходил от дела к делу, не теряя сердца, и от женщины к женщине с гей-постоянством, которое казалось ему — и большинству его современников — надлежащей подготовкой к супружеским обязательствам. Он написал для своего друга любовное письмо, призванное растопить упрямство девушки, которая предпочитала брак блуду.22 Из нескольких своих незаконнорожденных детей он послал одного своему отцу, прося его воспитать его и признаваясь, что он «не святее Давида и не мудрее Соломона»;23 Молодой дьявол мог цитировать Писание для своей цели. Он написал роман в манере Боккаччо; он был переведен почти на все европейские языки и мучил его в дни его святости. Хотя дальнейшее продвижение по службе, казалось, требовало принятия священного сана, он уклонялся от этого шага, поскольку, подобно Августину, сомневался в своей способности к целомудрию.24 Он писал против безбрачия духовенства.25

Среди этих неверных поступков он оставался верен письму. Та же чувствительность к красоте, которая испортила его нравы, очаровала его природой, восхитила путешествиями и сформировала его стиль, пока он не стал одним из самых увлекательных писателей и красноречивых ораторов пятнадцатого века. Он писал, почти всегда на латыни, почти все виды сочинений — беллетристику, поэзию, эпиграммы, диалоги, эссе, истории, путевые очерки, географию, комментарии, мемуары, комедии; и всегда с живостью и изяществом, которые соперничали с самой живой прозой Петрарки. Он мог составить государственный документ, подготовить или сымпровизировать обращение, с убедительной тонкостью и пленительной беглостью; характерно для эпохи, что Эней Сильвий, начав почти с нуля, вознес себя к папству на острие своего пера. Его стихи не отличались глубиной или достоинством, но они были достаточно гладкими, чтобы он получил корону поэта из рук любезного Фридриха III (1442). Его эссе обладали легкомысленным шармом, который скрывал отсутствие у их автора убеждений и принципов. Он мог переходить от рассуждений о «Бедах придворной жизни» («как реки текут к морю, так пороки текут ко дворам»26), к трактату «О природе и уходе за лошадьми». Еще одним признаком времени было то, что в его длинном письме об образовании, адресованном королю Ладисласу Богемскому, но предназначенном для публикации, цитировались, за одним исключением, только языческие авторы и примеры, подчеркивалась слава гуманитарных наук и содержался призыв к королю готовить своих сыновей к тяготам и ответственности на войне; «серьезные дела решаются не законами, а оружием».27 Его путевые заметки — лучшие в своем роде в литературе эпохи Возрождения. Он с жадным интересом описывал не только города и сельские пейзажи, но и промышленность, продукты, политические условия, конституции, нравы и мораль; со времен Петрарки ни один итальянец не писал с такой любовью о сельской местности. Он был единственным итальянцем за многие столетия, который любил Германию; у него было доброе слово для шумных бюргеров, которые наполняли воздух песнями, а себя — пивом, вместо того чтобы убивать друг друга на улицах. Он называл себя varia videndi cupidus, жаждущим увидеть самые разные вещи;28 и одно из его частых изречений гласило: «Скупец никогда не бывает доволен своими деньгами, а мудрец — своими знаниями».29 Обратившись к истории, он написал краткие биографии знаменитых современников (De viris claris), жизнь Фридриха III, рассказ о гуситских войнах и набросок всеобщей истории. Он задумал большую «Всеобщую историю и географию», продолжал работать над ней во время своего понтификата и завершил раздел об Азии, который с интересом прочитал Колумб.30 Будучи папой, он изо дня в день писал Commentarii, или мемуары, в которых излагал историю своего правления до последней болезни. «Он читал и диктовал до полуночи, лежа в постели, — говорит его современник Платина, — и не спал более пяти или шести часов».31 Он извинялся за то, что отдавал папское время литературному творчеству: «Наше время не было отнято от наших обязанностей; мы отдали писанию часы, полагающиеся для сна; мы лишили старость отдыха, чтобы передать потомству все, что мы знаем, чтобы быть памятным».32

Рис. 31 — Джованни Беллини: Мадонна дельи Альберетти; Академия, Венеция PAGE 300

Рис. 32 — Джиованни Беллини: Портрет дожа Леонардо Лоредано; Национальная галерея, Лондон PAGE 300

Рис. 33 — GIORGIONE: Спящая Венера; Художественная галерея, Дрезден PAGE 305

Рис. 34 — ЖИВОПИСЬ: Концерт Шампетр; Лувр, Париж PAGE 305

Рис. 35 — Тициан: «Сакральная и профанная любовь»; Галерея Боргезе, Рим PAGE 308

Рис. 36 — Тициан: Венера и Адонис; Метрополитен-музей, Нью-Йорк PAGE 310

Рис. 37 — ВИТТОРЕ КАРПАЧЧИО: Сон Святой Урсулы; Академия, Венеция PAGE 302

Рис. 38 —