Книга Пекинский узел - Олег Геннадьевич Игнатьев

мы всегда договоримся, — высокомерно заявил англичанин. — У нас на севере Китая с нею нет противоречий. Вы ведь сами мне об этом все уши прожужжали.

— Говорил, — не обращая внимания на обидную реплику, кивнул головой Николай. — И готов подтвердить сказанное.

— Прекрасно, — с ухмылкой в голосе сказал лорд Эльджин, театрально выставив ногу и отведя руку с сигарой. — А что касается Америки, то она слишком молода, чтобы диктовать свои условия.

— Всё так, всё так, — быстро заговорил Игнатьев, выражая своё несогласие с тем планом, который только что или намного раньше сложился в голове английского посла. — Но сомневаюсь, чтобы общественное мнение поддержало вас в подобном предприятии и одобрило способ ваших действий.

— Отчего? — Разглядывая струйку дыма, тянущуюся от сигары, задался вопросом лорд Эльджин и снова покачнулся с пятки на носок. — Что в моих мыслях крамольного?

— Сейчас постараюсь ответить, — как можно спокойнее сказал Николай. — Минутный взрыв негодования по поводу умерщвления и пыток английских подданных скоро пройдёт, а холодный рассудок, и материальные выгоды возьмут верх над мстительным чувством, которое, я думаю, несвойственно английскому народу.

— Допустим, — сухо произнёс англичанин и недовольно поджал губы. Он не терпел инакомыслия.

Игнатьев продолжал рассуждать вслух.

— Если вы захотите возвести новую династию на месте маньчжурской, то вам придётся поддерживать её военной силой и деньгами, а их на поддержание режима, уйдёт много.

— Свои затраты мы окупим!

— Не думаю. По крайней мере, в скором времени. А в течение первых лет нового правления в Китае возникнет масса поводов к восстанию народа — как против вашего ставленника, так и против вас, ему благоволящих.

— Я и не знал, что вы ужасный пессимист.

— Отнюдь. За оптимизм меня ругают постоянно. Но вернёмся к проблеме. Её суть состоит в том, что наиболее многочисленные народы Китая совершенно отложатся от империи и образуют независимые государства, которые, естественно, попадут под влияние других, более сильных соседей.

Лорд Эльджин стряхнул пепел под ноги и с видом озадаченного человека признался, что он никогда бы не решился на такую крайнюю меру, не посоветовавшись с представителем России, то есть, с ним, с Игнатьевым.

— Вы имеете точно такое право, как и я, в решении подобного вопроса.

Лучшего ответа и быть не могло.

Николай хотел сказать, что «он не имел ни малейшего сомнения в том, что дело это устроилось бы не иначе, как по взаимному согласию всех заинтересованных государств», но в это время к английскому посланнику зашёл генерал Грант и, увидев, что тот не один, высказал учтивую просьбу составить им общество.

Лорд Эльджин предложил ему сигару и поинтересовался настроением в войсках.

— Бойцы к штурму готовы?

— Рвутся в бой! — живо ответил генерал и сел в предложенное ему кресло. — Думаю, вся операция займёт недели две.

Николай промолчал — он человек посторонний.

— Кстати, — обратился к нему главнокомандующий десантной армии, — я намерен просить вас.

— О чём?

— Позвольте похоронить на русском кладбище наших соотечественников, погибших в китайских застенках.

— Можете рассчитывать на мою помощь.

Генерал молча, одними глазами поблагодарил его за проявленное великодушие и заговорил о сроках похорон.

— Вы не возражаете, если этот скорбный ритуал будет произведён на днях?

— Ни в коей мере.

Обговорив порядок предстоящих похорон, Игнатьев попрощался с лордом Эльджином, козырнул Гранту, отдал честь караулу и глубже надвинул фуражку — налетел ветер. Синие горы, видневшиеся на горизонте, закутались в осенний сумрак и, теряя свои очертания, отодвинулись на самый край земли.

Сгущалась мгла.

Глава XIV

Утро выдалось хмурым, ненастным, и чтобы не мёрзнуть на стылом ветру, солдаты из похоронной команды полковника Гаскойна дружно взялись за рытьё могил. Они побросали шинели на повозку, в которой только что приехали, и, разобрав лопаты, стали усердно долбить землю. Верхний слой глины, тяжёлой и вязкой, оказался тоньше, чем они думали, и это придало им сил. Намеченные ямы быстро углублялись.

Прапорщик Шимкович, выделивший им участок, молча наблюдал за работой и курил одну папиросу за другой. Он никак не мог избавиться от надоедливо-унылой строчки, вертевшейся в его мозгу: «Печален опыт похоронный и похоронный ритуал». Строчка напоминала собой колючий ком перекати-поля, гоняемый по кладбищенской пустоши осенним ветром.

Утренняя сырость пробирала до костей. Как и все нормальные молодые люди, юный топограф испытывал священный трепет перед смертью и, наверно, в сотый раз перечитывал корявую надпись на заросшей бурьяном могиле с почерневшим восьмиконечным крестом, сделанную не иначе, как по настоятельной просьбе усопшего.

«НЕ ТОПЧИТЬСЯ ПО МОИХ КОСТЯХ — Я ДОМА, ВЫ В ГОСТЯХ»

Этой наивной сентенцией безымянный автор эпитафии напоминал богобоязненным потомкам о бренности всего земного, особенно в те грустные минуты, когда угрюмые могильщики сосредоточенно поплёвывают на ладони.

Прапорщик Шимкович любил жизнь.

К назначенному часу из лагеря англичан прибыли члены посольства и офицеры штабов. Торжественным строем прошёл почётный караул, расчехлил инструменты оркестр.

Один из чудом уцелевших англичан, с рукой на перевязи, раздражённо отмахнулся от сочувствия: «К чёрту сантименты! Мир жесток». Его измождённое лицо лучше всяких слов говорило о перенесённых им страданиях.

Парис и Лок, исхудавшие до такой степени, что их шатало на ходу, вяло ответили на приветствие Игнатьева и остановились поодаль с Олифантом, секретарём лорда Эльджина. Сам лорд Эльджин встречал барона Гро, прибывшего отдать последний долг невинно убиенным. Приветствие посланников было столь же учтивым, сколь и сдержанным.

— Примите мои соболезнования.

Барон Гро выглядел разбитым и подавленным. Игнатьев уже знал, что французы решили захоронить останки своих соотечественников на кладбище португальского монастыря в Пекине, самом красивом и величественном из всех католических храмов Китая.

— Скорблю вместе с вами, — сказал он барону Гро, когда тот подошёл к нему с лордом Эльджином.

— Я ценю ваше участие.

Николай почувствовал, как барон сжал его локоть, и расположился так, чтобы оказаться между двумя союзниками. «Пусть привыкают к тому, что без меня им не обойтись», подумал он и застыл в скорбном молчании. В воротах кладбища показался траурный кортеж: артиллерийские повозки, обтянутые чёрным крепом. Нахохлившиеся под сырым ветром барабанщики вскинули палочки и выдали долгую скорбную дробь.

За всем, что происходило на Русском кладбище, внимательно следили китайцы. На сыпучих откосах городских стен стайками сидела ребятня. Взрослые толпились на самих стенах.

Даже отсюда, со стороны кладбища, примыкавшего к северной стене Пекина, было