Книга Мир на краю бездны. От глобального кризиса к мировой войне. 1929-1941 годы - Александр Шубин

Опасность столкновения на линии восток — запад прекрасно осознавалась и в Берлине, и в Москве. Но, оказывается, у германского руководства есть рецепт против угрозы конфликта между СССР и государствами Тройственного союза: «будет мудрее всего, если они, стремясь к расширению своего жизненного пространства, обратятся к югу»[840]. Японцы начнут «осваивать» Тихий океан и остатки Британской империи в его бассейне, Германия и Италия займутся Африкой. Риббетропа интересует, «не повернет ли в будущем на юг и Россия для получения естественного выхода в открытое море, который так важен для России»[841]? Молотов поинтересовался, о каком море говорит Риббентроп. Речь шла о Персидском заливе. Впрочем, в этой части Азии Германия не заинтересована. Берите, что хотите. Хоть все британские владения и зависимые от Запада государства.

Что, и Турцию можно? Для Молотова принципиально важным был вопрос не о бескрайних просторах Южной Азии, а о проливах, которые вели к южным границам СССР — черноморскому побережью. Но тут немцы не были так щедры даже за чужой счет. Риббентроп считал, что теперь, когда Турция фактически отказалась от союза с Великобританией, ее можно привлечь к союзу победителей. Но СССР не устраивало, что по заключенной в 1936 г. в Монтре конвенции советский флот не имел права проходить в средиземноморье, если он участвовал в военном конфликте. В то же время СССР опасался, что случись Турции вступить в антисоветскую коалицию, она пропустит враждебный флот в Черное море. Поэтому Молотов заговорил о необходимости строительства в проливах советских военных баз, которые могли бы гарантировать контроль над проходом судов в Черное море. Опыт Прибалтики доказывал: где появляются советские военные базы, там потом происходит советизация. Риббентроп соглашался, что конвенция в Монтре устарела, и СССР должен получить дополнительные права для прохода своих военных кораблей. Но «сдавать» Турцию Германия не желала, также претендуя, наряду с Италией, на право провода кораблей через проливы.

Турция и Болгария интересовали Молотова гораздо больше, чем Иран и Индия. Можно согласиться с Г. Городецким, что «советская позиция на берлинской конференции была продиктована не чрезмерными аппетитами, а, скорее, осознанием германской угрозы на Балканах и в проливах»[842].

Планы раздела мира вызвали у Молотова не ажиотаж, а скорее опасения. Раздел мира на сферы влияния, говорите… А не поделили ли Вы уже Советский Союз? Что такое обещанное Японии «великое восточно-азиатское пространство», зафиксированное в Тройственном пакте? Не входит ли в эту сферу влияния Японии восток Советского Союза? И где вообще границы этого «пространства». Риббентроп, оказывается, не задумывался над этим, хоть и участвовал в выработке Тройственного пакта. Японцы предложили формулировку, он и подмахнул. Но Молотов подходит к делу серьезней: «при разграничении сфер влияния на довольно долгий период времени необходима точность», и поэтому надо бы объясниться «точнее относительно значения, характера и целей Тройственного пакта»[843].

Раз Германия заинтересована в широком разделе мира, можно поставить все неприятные вопросы, которые накопились за последнее время, и обменять новый этап сближения на широкие уступки со стороны Германии. Надежды на это после беседы с Риббентропом у Молотова были, и он сообщал Сталину с места переговоров: «Большой интерес Гитлера к тому, чтобы договориться о сферах влияния и укрепить дружбу с СССР, налицо»[844].

На следующий день Молотов был приглашен к Гитлеру. Фюрер начал смелыми мазками рисовать перед представителем Советского Союза контуры будущего мироустройства. Необходимо «навести порядок в развитии народов», что приведет к «мирному сотрудничеству между двумя странами даже после ухода из жизни их нынешних руководителей»[845]. Тут Молотов поддакнул.

Гитлер был уверен, что дело британцев обречено. Но борьба с ними потребовала «вторгнуться в отдаленные от Германии территории, в которых она в общем не была заинтересована ни политически, ни экономически»[846]. Вы нас не бойтесь. Мы англичан побьем, и уйдем назад в германские пределы. К тому же, Германия получила такие обширные территории, «что ей потребуется сто лет, чтобы использовать их полностью»[847]. К тому же Гитлер планирует колониальную экспансию в Африке. Так что Советскому Союзу не о чем беспокоиться. Но пока источники сырья Германии должны быть полностью защищены. Имелась в виду прежде всего Румыния.

Вообще, «Германия предпочла бы кончить войну в прошлом году и демобилизовать свою армию для того, чтобы возобновить мирную работу, так как с экономической точки зрения любая война является плохим бизнесом»[848]. Молотов поддакивал миролюбивым пассажам в речи Гитлера. Когда Гитлер заговорил о Румынии и проливах, Молотов заметно оживился. Затем он заговорил более пространно: «Германо-русское (речь Молотова дается в обратном переводе с немецкого, видимо он сказал „советско-германское“ — А. Ш.) соглашение от прошлого года можно, таким образом, считать выполненным во всех пунктах, кроме одного, а именно Финляндии»[849]. СССР собирался все-таки решить эту «проблему». Ни укрепления, ни помощь Запада не могут помешать этому. Но теперь в Финляндии была заинтересована Германия. Гитлер категорически заявил, что не хотел бы войны в бассейне Балтики. К тому же через Финляндию начался транзит немецких войск в Норвегию, что, по мнению Молотова, нарушало условия Пакта. Гитлеру пришлось оправдываться — мол, пребывание войск временно, и войск этих мало. Но Молотов упорствовал. Если немецкие войска накопятся в Финляндии, они будут угрожать СССР. Конечно, вслух Молотов этого не сказал.

Несмотря на то, что проблемы в советско-германских отношениях сохранялись, Молотов заявил: «Участие России в Тройственном пакте представляется ему в принципе абсолютно приемлемым при условии, что Россия является партнером, а не объектом»[850]. Но сначала следует урегулировать разногласия с Японией и другие проблемы.

Собеседникам пришлось прерваться, поскольку начался налет британской авиации на Берлин. Этот неприятный комментарий Черчилля к беседе о разделе мира показал Молотову — положение англичан не столь безнадежно. Фюрер после перерыва помрачнел. Молотов не клюнул на его глобальные планы, которые позволили бы развернуть советскую военную машину на юг и сковать ее войной за Азию с англичанами. Начались препирательства по поводу Финляндии и Балкан. Гитлер упрекал Молотова за Буковину, требовал воздержаться от новой войны в Финляндии, во всяком случае пока не добита Великобритания. Некоторые фразы Гитлера больно ранили самолюбие Молотова: «Финны мужественно защищали себя, и они завоевали симпатии всего мира, особенно Скандинавии»[851]. После жаркой дискуссии Молотову пришлось дать уверения, что СССР решит проблему Финляндии без войны.