Книга Атлантическая премьера - Леонид Влодавец

И потом я хотел жрать. Наверно, я должен был набрать калории после месяца в коме — если это, конечно, было на самом деле. Я вообще очень сильно сомневался во многом, что еще вчера казалось вполне реальным. Если бы не сегодняшняя драка с «афганцами», так я б и вовсе подумал, что все во сне привиделось…

— Ох, и хорошо мне! — произнесла, раскрасневшись, Павловна, — Сколько ж я поволновалась! Даже в церковь ходила, Богу свечки ставила… Наверно, есть он. Бог все-таки…

— Болтай побольше, — отмахнулся папаша, — чего там с ним стрястись могло? В Афганистан бы попал, тогда еще понятно, можно бы поволноваться.

— Терентьевы вон не дождались… — вздохнула Павловна. — Гроб получили. Сегодня его дружки заехали, небось уважают. Тоже подрались, видно, где-то. Кто-то им синяков понаставил. Ну, молодежь теперь — бандиты готовые!

— Вы на похоронах-то у Саньки были? — спросил, помрачнев, Игорь.

— Сходили… — проворчал Михалыч. — Век бы не ходить. Гроб открыть и то не разрешили. Говорят, в куски…

— Помянем? — предложил Игорь. Встали. Выпили, не чокаясь.

— Закусили? — спросила Валентина Павловна. — Теперь горяченького похлебаем!

Она отправилась на кухню и принесла оттуда кастрюлю наваристого борща… Девчонки быстро собрали тарелки из-под закусок, расставили глубокие, мать стала разливать половником пахучее до слюнотечения вкусное варево. Мне она не пожалела — аж до краев.

— А похоронили-то как, с салютом? — спросил Игорь.

— Тихо похоронили. В военкомате сказали, чтоб не очень звонили по округе. Ну а у нас-то разве спрячешь? Не Москва. Человек с полета пришло. За эту войну у нас уже пятый. И по-моему, ни разу с салютом не хоронили. Да и гробы тоже не открывали.

Я вспомнил, как там, в поезде, верзила-«афганец» орал: «Вы видели, как человека миной разносит?» Я-то видел, хотя и глазами Брауна. Во Вьетнаме. А мины там, возможно, были те же, что у душманов, — наши. Мог и сам я взлететь на мине там, в объекте Х-45… Если б у той, на которую я наступил, не разъело начисто взрыватель.

Правда, я никогда не думал о том, что бывает, когда куда-нибудь, где нет войны, привозят обитый цинком гроб и говорят: «Вот здесь ваш сын. Его на куски разорвало. Не открывайте, ради Бога!» Хорошо, что борщ к этому времени я уже съел целиком.

И тут я услышал английскую речь. Моя соседка, обращаясь к своей копии, сидевшей напротив, произнесла:

— Не кажется ли вам, леди, что мы попали в дурное общество?

— О да, мисс, это люди не нашего круга…

В памяти моей что-то чиркнуло, законтачило. Я вспомнил, как лежал в юаровском госпитале, где читал классическую британскую литературу после непристойного ранения в задницу. Конечно, лежал не я, а Браун, и мне не пробивало осколком мины обе половинки навылет, но какую-то боль в этом месте я почуял. Правда, это было не главное. Главное, я припомнил прочтенных там Лоренса Стерна, Тобиаса Смоллета, Чарлза Диккенса, наконец. Я ведь их в подлиннике читал, то есть не я, конечно, а Браун, но ведь я все помнил… И уж не знаю отчего, но бес толкнул меня в ребро, и я небрежно выдал:

— На вашем месте, милые леди, я не делал бы столь поспешных выводов…

На лорда я, разумеется, походил не очень, опять же мне мешал «прирожденный» американский акцент, доставшийся по наследству от Брауна, однако на близнецов моя фраза произвела впечатление атомного взрыва.

Впрочем, не только на них. Папаша Чебаков довольно заржал:

— О, молодец! Умой их, умой! А то взяли моду между собой по-английски болтать. Чтоб не понимали их, значит. И чтоб отцу с матерью доказать: мол, неумытые и неграмотные! А мы, дескать, вами выхоженные и выкормленные, вас ни в грош не ставим!

— Ну все, завелся! — проворчала Валентина. — Другой бы радовался, что девки учатся, а этому — зазорно. А чего ты им сказал-то, сынок?

— Ну, это так не объяснишь… — засмущался я.

— Матом обложил? — ухмыльнулся Михалыч.

— Не все ж такие, как ты, — произнесла Зинка, — он просто сказал, чтоб мы не делали поспешных выводов.

— Это каких же таких выводов? — сощурился папаша.

— Насчет нашего застолья, — пояснила Лена. — Я сказала Зинке, что здесь одни дураки сидят!

— Что-о? — побагровел Иван Михалыч. — Что ты сказала?

— Что слышал! — Ленка и Зинка разом встали из-за стола и вышли с терраски в сад, а затем убежали за калитку.

— Вот засранки! — Чебаков налил себе стакан «Русской» и осушил, не поморщившись. — Кормил, учил, а они… А все ты!

Он погрозил кулаком Валентине Павловне.

— Перепил! — сказала та строго. — Все, отбой. Спать иди!

Тут стало ясно, кто в этом доме хозяин. Чебаков пробурчал что-то насчет того, что все бабы — суки, и удалился.

Лосенок клевал носом, Игорь сидел пригорюнившись. Видать, у них водка пошла на старые дрожжи.

— Идите, сынки, отдохните, — вздохнула Валентина Павловна, — устали с дороги небось. В сараюшке прилягте. Проводи гостей, Игорек!

Мы с Игорем взяли Лосенка под руки и пошли в сараюшку. Внизу был насест с курами, хлев, где похрюкивал небольшой поросенок, а наверху нечто вроде мансарды с квадратным окошком.

На полу было расставлено в ряд четыре тюфяка, подушки в цветастых наволочках и байковые одеяла.

Лосенок сразу, как плюхнулся, так и захрапел.

— У нас тут иногда родня на лето приезжает, — пояснил Игорь, — в дом-то всех не впихнешь, вот и сделали эту надстройку. Мы тут с Санькой в войну играли. Или в корабль… Эх, Санька, Санька!

Окошко «мансарды» было съемное. Рама со стеклами держалась на двух щеколдах. Когда мы его сняли — а стекла в нем были почти непрозрачные от пыли и грязи, — то стало попрохладнее, а кроме того, стало возможным рассмотреть дом напротив.

— Вон там Санька жил, — вздохнул Игорь, — я ему в окошко зеркалом светил. Сейчас не выйдет, солнце не с той стороны, а утром — в самый раз.

Как раз в это время на крылечко Санькиного дома вышли наши старые знакомые. Все четверо. Они уселись на ступеньки с гитарой, которая, выходит, во время драки уцелела, и стали тренькать, пытаясь чего-то спеть.

Игорь предложил покурить, выдал мне сигарету, но от первой же затяжки его замутило, и он спустился в курятник, где и блеванул. Вернувшись, он повалился на тюфяк рядом с Лосенком и захрапел. В два голоса у них здорово получалось, и я даже если б очень хотел, то заснуть не смог. Но, к счастью, я вообще спать не хотел, а потому мне храп не очень мешал.

Особо не показываясь из окна, я курил и посматривал на «афганцев»: все мои отметки на них очень хорошо были видны. Судя по голосам, которые через улицу были отлично слышны, они тоже немного добавили, грамм по двести-триста. Пение у них не получалось, они отложили гитару. Разговор пошел о прошедшей драке, а потому очень меня заинтересовал.