Книга Буржуазное равенство: как идеи, а не капитал или институты, обогатили мир - Дейдра Макклоски
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Часть 7. Нигде до этого в широком масштабе не чествовали буржуа и других простолюдинов
Глава 45. Разговор был враждебным по отношению к
Betterment
Оскар Чикито, недавний выпускник либерального Университета Франсиско Маррокина в Гватемале, рассказывает свою историю. Родившийся в глуши майя, в пять лет отец сказал ему: "Пора работать. Школа - это для лентяев, которые не хотят работать". В течение нескольких лет мальчик работал в поле рядом с отцом, подтверждая свою принадлежность к бедным, но трудолюбивым людям, а значит, в понимании отца, к почетным крестьянам, настоящим мужчинам. (Отец Авраама Линкольна тоже посмеивался над тем, что его сын читает Библию и "Прогресс Пилигрима", избегая настоящей работы). Когда Оскару было восемь лет, его мать, наконец, уговорила отца отдать мальчика в школу, где он преуспел, став редким майя, окончившим университет. (С таким же стремлением, без университетского или вообще школьного образования, железнодорожник стал автором Первой и Второй инаугураций и Геттисбергского послания). Сколько детей, которых сама бедность ограничивает в повторении жизни своих родителей, чтобы подтвердить их самобытность и достоинство? Такая психология самооправдания и самоограничения, в конце концов, действует и на богатых - мы богаты и привилегированы: не надо стремиться, не надо читать книги или получать ученую степень, продолжайте сезон в Каннах.
Подобный консерватизм объясняет случаи успешных купцов и финансистов, которые, тем не менее, не занимались инновациями. Старообрядцы в России, да и в колониях от Бразилии до Аляски, хорошо торговали, но не умели делать механические и институциональные изобретения, обеспечившие промышленную революцию.² Мокир отмечает, что и евреи долгое время не проявляли особого интереса к улучшению торговли (хотя активно занимались рутинным снабжением), особенно к механическим изобретениям. Они были финансовыми капиталистами, как, например, Ротшильды в эпоху эмансипации, но не улучшителями за пределами счетного дома.³ Мокир утверждает, что до своей эмансипации, начавшейся в XVIII веке (будучи сам светским американцем израильского происхождения, жестко относящимся к ортодоксам), евреи были слишком преданы почитанию прошлого и Торы. "Евреи явно недостаточно представлены в пантеоне великих изобретателей до начала современной индустриальной эпохи. Еврейская традиционная культура по своей природе была отсталой и консервативной и поэтому не поощряла революционные идеи и нестандартное мышление". Ну, за исключением Маркса и Фрейда, Давида Рикардо и Георга Кантора, Джорджа Гершвина и Ленни Брюса, которые, тем не менее, подтверждают точку зрения Мокира, изобретая идеи, а не машины.
Аналогично можно сказать о происхождении французского Просвещения в споре между древними и современниками или шотландского Просвещения в связи с окончанием кальвинистского правления. В той же работе 2011 года Мокир отмечает в иудаизме до хаскалы (просвещения, высшей библейской критики) "большое послушание и уважение к традиции и мудрости прошлых поколений". Это давно характерно и для Китая, где сыновняя почтительность является одной из самых восхваляемых конфуцианских добродетелей, и применимо даже к коммерчески, если не механически, изобретательным заморским китайцам. Историк Кви Хуи Киан объясняет удивительный многовековой подъем китайцев к доминированию в торговле в Юго-Восточной Азии их "организациями, сосредоточенными на божествах и культах предков", что можно охарактеризовать и как раввинистический иудаизм.⁵ Мокир продолжает: "Есть ... видные ортодоксальные евреи. ...выдающиеся ортодоксальные еврейские ученые [но даже] их число остается меньшим, чем можно было бы ожидать, учитывая качества человеческого капитала, связанные с ортодоксальным еврейским образованием", например, трехъязычие - иврит, идиш и польский. Иными словами, вопреки моделям одержимых капиталом экономистов, человеческий капитал часто был консервативной силой, как, например, в имперской китайской системе экзаменов или в политике приема на работу во многие американские юридические фирмы до 1960-х гг.
Сфера обмена - это средняя область человеческих контактов, застрявшая между биологией и насилием внизу и риторикой и дарением подарков вверху, как показано в таблице 4. Низшая сфера биологии вдохновляет философский утилитаризм. Удовольствия организма характерны также для травы и крыс. В 1912 г. помощник судьи Холмс сказал, что "закон для травы... является также законом для человека"⁶ Это замечание верно, но радикально неполноценно и вызывает тревогу у судьи Верховного суда. В следующей, более высокой сфере - сфере насилия (которую Холмс также почитал: "Всякое общество покоится на смерти людей") - речь идет не о вашем удовлетворении, а лишь о вашем повиновении. Вы будете огорчены тем, что вор ограбил вас, или тем, что судья вынес вам приговор, но вы понимаете, что применяете насилие. Далее, выше, - сфера обмена, "тит тат", к взаимной выгоде. Мысли не меняются. Удовлетворяются вкусы. В среднем царстве обмена вы пытаетесь получить ту выгоду, которая может быть достигнута в результате сделки по купле-продаже товаров. Мы, либертарианцы, такие как молодой Роберт Нозик, называем их "капиталистическими актами между взрослыми по обоюдному согласию".
Таблица 4. Иерархия человеческих контактов
Realm
Инструмент
Результат
Добродетели или пороки
риторика
подарок
благодать, улучшение
любовь, вера, надежда, гордость
обмен
хорошо
эффективность
благоразумие, справедливость, зависть жадность
насилие
продувка
субординация
мужество, сдержанность, гнев
биология
призыв
удовольствие, боль
чревоугодие, похоть, леность
А на высшем уровне человеческих отношений, в царстве риторики, после убеждающего акта вы испытываете удовлетворение, как после обмена, но без назойливой необходимости давать что-то взамен. Когда кто-то убеждает вас поверить в теорему Пифагора, или поверить во взаимную выгоду от торговли, или водить "Тойоту", или жениться, или поклоняться, вы не испытываете беспокойства (угрызения совести покупателя и темная ночь души в стороне). Вы, как мы говорим, "передумали". Мы, люди, лучше всего (и хуже всего) чувствуем себя в сфере подарка, понимая его не как еще один, косвенный акт в сфере обмена, как антрополог Марсель Мосс в 1920-х годах, а как безответную любовь или веру (или злобу, или зависть) в действии.
Крайним случаем благодати является то, что Бог так возлюбил мир, что отдал своего