Книга Секретная команда. Воспоминания руководителя спецподразделения немецкой разведки. 1939—1945 - Отто Скорцени

Три недели при взгляде на это богатство меня мучил данный вопрос, и в конце концов я не выдержал, схватив из стопки при возвращении в камеру три простыни. Две из них в тот же вечер были мною подарены — одной удостоился болевший и не встававший с постели уже несколько дней фельдмаршал Бломберг[306], а другой — мой земляк, бывший министр генерал Глейзе фон Хорстенау[307]. На следующее утро оба они заверили меня, что никогда еще им не доводилось так хорошо выспаться. Я был рад этому, а добытая простыня сопровождала меня в течение всех трех лет моей неволи.

Прошли Рождество и Новый год, а в феврале 1946 года нам сделали еще одно послабление, разрешив почтовую переписку с родными и близкими. Теперь, по крайней мере, мы знали, живы они или нет и где находятся. Иногда некоторые из нас получали и печальные известия о том, что адресат умер или пропал без вести.

Как-то раз мы заметили непонятные и проводившиеся в спешном порядке военные приготовления — при въезде в тюремный двор из деревянных кольев сооружались противотанковые заграждения, а по углам из мешков с песком — пулеметные гнезда. Даже в переходах внутри здания площадки для часовых укреплялись бронеплитами, а численность охраны во много раз возросла.

Мы с огромным удивлением взирали на все это и не могли найти объяснения происходившему. Так продолжалось до тех пор, пока в камеру не вошел улыбающийся отец Сикстус. То, что рассказал святой отец, даже мне показалось невероятным. Дело заключалось в том, что в офицерской кают-компании он познакомился с одним генералом, имевшим хорошие контакты с руководством, осуществлявшим данные меры по усилению безопасности.

Генерал разъяснил окружившим его офицерам причины столь неожиданных приготовлений. Якобы недалеко от Нюрнберга стали собираться немецкие вооруженные подразделения с тем, чтобы атаковать Дворец правосудия и освободить содержавшихся в нем заключенных. И хотя такое уже само по себе относилось к области фантастики, отец Сикстус огорошил нас еще больше — утверждалось, что во главе этого войска стоял не кто иной, как сам подполковник Скорцени, прославившийся мастерски проведенной операцией по освобождению Муссолини!

Отец Сикстус, естественно, заметил генералу, что упомянутый им человек уже с сентября прошлого года находится здесь же, в нюрнбергской тюрьме. Ответ генерала удивил даже священника. Он заявил, что ручается за достоверность имеющихся у него сведений и сидящий в камере Скорцени не настоящий. То, что я не являюсь двойником, было выяснено только после обстоятельного допроса, когда мне задали целый ряд уточняющих вопросов. Тем не менее предпринятые меры повышенной безопасности оставались в силе еще несколько недель.

Мне так и не удалось до конца выяснить, откуда пошли столь фантастические слухи. Некоторую зацепку я нашел через несколько месяцев, когда в лагере возле города Регенсбург в Баварии встретил своего бывшего офицера связи М. Он рассказал мне, что после окончания войны ему удалось, минуя лагерь для военнопленных, пробраться к семье в Нюрнберг и спокойно проживать там до тех пор, пока до него не дошли вести о том, что я нахожусь во Дворце правосудия. Тогда вместе с несколькими другими бывшими солдатами М. решил прийти мне на помощь.

Они разработали весьма благородный, но в целом неосуществимый план моего освобождения. Из-за болтливости одного из посвященных замысел был раскрыт и всех заговорщиков арестовали. После серии допросов всех их отправили в лагерь для военнопленных. Я так и не смог до конца прояснить, был ли этот план по моему освобождению связан с мероприятиями по укреплению безопасности Дворца правосудия или нет. Но в любом случае такую возможность исключать нельзя.

В начале мая 1946 года мое пребывание в Нюрнберге внезапно окончилось и мне приказали срочно собираться. Между тем мой багаж несколько увеличился — поскольку наша форма совсем поизносилась и превратилась в лохмотья, нам выдали бывшие в употреблении предметы одежды и умывальные принадлежности армии США. Однако все мое имущество помещалось всего лишь в две небольшие картонные коробки. Меня усадили в русскую машину, представлявшую собой настоящую клетку для диких зверей, и повезли в южном направлении.

Ночью мы прибыли в Дахау и прямиком направились в тюрьму. Я снова оказался в одиночной камере и мучился вопросом: «За что?»

Ответ через несколько дней мне дал новый дознаватель, некий мистер Гарри Т. Допрос вновь вертелся вокруг Арденнской наступательной операции. Его интересовало, какие приказы армии мне были известны, с какими словами к нам обращался командир корпуса и многое другое. Я отвечал исходя из того, что помнил. Однако, судя по всему, мои ответы его не устраивали.

В последовавшие дни он стал более настойчивым, намекнув при этом, что военный трибунал в Дахау ничего против меня не имеет. Одновременно мистер Гарри Т. подчеркнул, что подследственному всегда выгодно оказывать помощь следствию в поисках правды. На это я ответил, что установление правды находится и в моих интересах и именно поэтому мои показания всегда правдивы. Вопреки ожиданиям следователя мне не раз приходилось подчеркивать, что ни о каких устных и письменных приказах о расстрелах пленных я ничего не знаю.

Как-то раз этот мистер продемонстрировал мне показания одного майора 1-й танковой дивизии СС, которые якобы касались меня лично и содержали серьезные обвинения. Затем дознаватель намекнул, что может отдать данный документ мне и не станет возражать, если я его уничтожу. Взамен мне было предложено оказать следствию помощь.

Я же ответил, что в таких важных делах, как дача показаний в суде, не желаю заключать какие-либо сделки. К тому же показания какого-то неизвестного майора меня совсем не интересовали.

На мое несчастье, именно в те дни у меня вновь воспалился желчный пузырь, а тюремному врачу из числа немцев на протяжении нескольких дней не удавалось добиться моего перевода в лагерный лазарет. Когда же я все-таки оказался в госпитале, то ни о каком отдыхе не было и речи.

Меня поместили в отдельную палату, а возле моей кровати днем и ночью безотлучно дежурил один из американских солдат. Все американцы по отдельности были отличными ребятами, но, видимо, совсем не знали, что больному по ночам полагается спать. То, заступая на ночное дежурство, они приносили радиоприемник, поскольку нести службу под музыку гораздо веселее, то организовывали рядом с моей кроватью партию в покер, которая, естественно, быстро не заканчивалась. А у одного караульного приключилось давно напрашивавшееся злоключение с оружием — внезапно раздался выстрел в потолок. Хорошо еще, что его автомат не был поставлен в режим автоматического огня. Так же «весело» проводили ночи и больные в соседних палатах.