Книга Красный лик. Мемуары и публицистика - Всеволод Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И т. д.
В чём же состоит учение этого человека, который в настоящее время, можно сказать, некоронованно правит Индией?
Его учение — в последовательном и до конца проведённом оправдании национального консерватизма. Консерватизм — есть охранение социальных, моральных, религиозных форм жизни, полученных нами от предков, уже оправданных длительным своим существованием.
Новые времена ставят этим формам и новые задачи, но это не значит, что от них можно отказаться начисто, чтобы пуститься в область абсолютно «нового». Нет, Ганди полон самого последовательного практицизма в социальном смысле — он подлинный социальный реформатор, который, однако, при всех своих реформах — не забывает тройного учения: об «Ахимсе» — то есть совершенства в безгрешности, о «Сатье» — совершенства в истине, о «Брахмачарьи» — совершенства во владении собой, то есть во всём том, что отвергла русская революция, утверждая грех убийства, лжи и необузданности необходимым для спасения революции, для блага народа, утверждая распутинское — спасение через блуд.
Говоря русским языком, — Ганди для Индии является тем, чем был бы для России современный святой православный реформатор, который сумел бы воочию выявить те религиозные чаяния русского народа, которые всё сильнее и сильнее кипят под гнётом механистического нажима в России, не просветлённого тем чутьём Божественности, которое всегда отличало русский народ.
Посмотрим теперь, как строит Ганди своё учение.
Ганди называют — «Махатма», что буквально значит — «Великая душа». Рабиндранат Тагор, первый поэт Индии, даёт объяснение этому слову:
— Слово «Махатма» означает освобождённое «Я», которое находит само себя в других душах.
Махатма — это та душа, которая понимает все другие души.
Махатмой зовёт индийский народ Ганди, весь индийский народ, потому что популярность этого мудреца и тихого реформатора — ни с чем не сравнима. Когда он едет в третьем классе железной дороги или, в одной повязке вокруг бёдер, с палкой в руке бродит из города в город, из деревни в деревню, — десятки тысяч идут за ним, слушая каждое его слово, запечатлевая его облик…
В его честь поются гимны, в его честь раздаются от многочисленных толп победные крики:
— Махатма Ганди — ки-и-джай!
Когда он сидел в тюрьме по приговору английского суда, толпы народа стояли пред его тюрьмой и радостным криком отзывались на звон колокола, по которому народ допускался на свидание…
Толпа окружала его, люди падали ниц, трогали его следы, матери клали младенцев на его колени, и все слушали его поучения.
— Весь народ Индии идёт за ним как слепой, — говорит тот же Рабиндранат Тагор, — идёт, потому что видит в нём святого… Это чудо возможно только в Индии, когда толпа из различных народностей, различных вер — дружно идёт за святым… Самые злобные и сильные страсти и волнения утихают при одном слове — Махатма Ганди запрещает это…
На обеде, устроенном в городе Ахмедабаде, в резиденции Ганди, по случаю «Всеиндийского съезда объединения», на котором председательствовал Ганди, — принимало участие до 50 000 человек самых разнообразных сословий.
Только Ганди мог объединить своей личностью и своей проповедью представителей четырёх главных каст — браманов и париев, магометан и индусов, богатых парсов и бедных фабричных рабочих…
За этим обедом было отброшено прочь правило «о неприкасаемости» по отношению к людям низшей касты, и разные представители этих каст ели не только бок о бок, но часто из одной миски…
Ганди рано выступил против «неприкасаемости». Ещё мальчиком он, сын состоятельных родителей высшего класса, нарочно прикоснулся, ласкаясь, к отверженному чистильщику самых неприглядных мест человеческого обихода. Это прикосновение имело символически-революционное значение как означающее слитность и единство между всеми слоями населения Индии.
Но было бы легкомысленно выводить отсюда, что-де Ганди — противник кастовой системы. Нет, он признаёт кастовую систему во всей её целости; он отказывается признать справедливость европейской классовой системы, потому что для него совершенно несомненно значение наследственности, которая является законом природы и выражается в кастах.
— Какие бы затруднения возникли, — говорит он, — ежели б каждый стал претендовать на то, чтобы стать судьёй, раздавать награды и наказания, повышать и понижать людей! Кроме того, ведь индусы верят в переселение душ, и для них очень важно быть уверенными, что душа достойного пария переходит постепенно в брамана, а душа недостойного брамана — в парию…
Вообще для Ганди, как и для Тагора, кастовая система — позвоночный столб консервативной Индии, и касаться его — неблагоразумно.
Но это признание объективности аристократических качеств — не заставляет его их связывать со стилем жизни большого круга. Нет, бедность и соответствующий стиль бедности в жизни — вот что проповедует Ганди.
— Мы все воры, — говорит Ганди, — потому что мы берём себе много таких вещей, которые нам не нужны. Природа производит достаточно для наших нужд, если бы никто не брал бы больше, чем ему нужно для непосредственного потребления, не было бы нищеты на земле…
Вот почему в своём доме, «Ашраме», в Ахмедабаде Ганди чрезвычайно прост в своих привычках. Он спит на полу, подложив только под голову что-нибудь. Он ездит только в последнем классе индийских железных дорог. Вышеописанное его одеяние — есть одежда пария, низшего существа, и в этой одежде, почти обнажённый, он предстаёт и перед судом, и перед английским вице-королём.
Вполне ясно, какая популярность приобретена Ганди вследствие этого.
* * *
Однако при всём консерватизме, главная направленность мыслей Ганди — социальная реформа. Он весь в делах социального значения. В любопытном споре о значении искусства, в котором Ганди высказывался как против воззрений английского эстета О. Уайльда, так и против своего соотечественника Р. Тагора, — он выказывает ту черту своего характера, которая близит его со св. Франциском Ассизским и с лучшими представителями русского духа нищелюбия.
Все культурные формы жизни должны служить одному — социальной жизни человечества.
— Нельзя помочь стихотворениями голодающему человечеству; я знаю только одно стихотворение, которое требуют миллионы человечества, — «сытное питание».
Индия — страна, навещаемая голодом: климатические условия в ней таковы, что если ветры, приносящие летние дожди, запаздывают, — целые области лишаются хлеба. На хлебе и на голоде держится всё благополучие миллионов, которым в остальном предоставлено много свободного времени. Голод в Индии чрезвычайно жесток и дочиста опустошает целые области, превращая людей в привидения, в ходячие скелеты, горами наваливая трупы.
Поэтому индусам нужна работа, которая бы не позволила им умирать с голоду, которая бы сделала их несколько независимее от проявлений природы. И в старой Индии — была эта работа, этой работой была пряжа и тканьё грубой, всеми потребляемой ткани — «хадцар».
