Книга Восточная стратегия. Офицерский гамбит - Валентин Бадрак

– Слушай, да у тебя тут настоящий рай! Человеку для счастья, оказывается, очень мало нужно. Приблизиться к земле, почуять ее исцеляющий запах…

– Про исцеляющий запах это ты здорово сказал. Да, – тут он глубоко вздохнул, – конечно, есть благо в том, что твоя семья, родители и сам ты живы и пока здоровы. Но не стоит преувеличивать.

– Да брось ты! Тот, кто прикасается к божественному, проникается им, сам на какое-то время может почувствовать себя божеством.

– Брат мой, – Игорь Николаевич вдруг посмотрел на него назидательно, с какой-то суровой серьезностью и колючим взглядом. Он приподнял свою шляпу и передвинул ее на затылок, как когда-то заламывал голубой десантный берет. – Тебе как брату, потому ты такой же мне брат, как и родной, – скажу. – Он глубоко вздохнул, многозначительно посмотрел на небо, чистое и бесконечное. – Не может прикоснуться к божественному, и уж тем более стать божеством, тот, кто обнимался с дьяволом, кто в хмельном припадке заключал с ним сделки. Эта скверна навсегда, до конца моих дней! И неважно, что сделки эти заключались по велению другого демона…

Только после этих слов Алексей Сергеевич сполна осознал, что его друг все еще находится в плену тревог. Он только внешне освободился от былых оков и притязаний, душа же его все еще изнывает и только на пути к обретению покоя. И Артеменко осенило: не только ему, но и Игорю Николаевичу такая встреча была нужна.

Сам же Игорь Николаевич, посмотрев на дорогую машину, на безупречный костюм товарища, на его холеные руки, с грустью подумал, что время меняет людей даже тогда, когда кажется, что человеческое упорство успешно в схватке со временем.

– Ладно, пошли в дом…

– А может, лучше посидим на воздухе – тут такая благодать!

– Не холодно?

– Холодно! Но все равно так лучше. Хочется воздуха, дышать хочется. Почувствовать дыхание земли и ее сердцебиение. Лучше всего, по-моему, это получается ранней весной и поздней осенью, в моменты перехода состояний.

– Да, пожалуй. – Игорь Николаевич с присущим ему ироничным прищуром улыбнулся. – По чарке?

– Конечно. Я давно не пробовал домашнего, ведь у тебя есть что-нибудь отцовского прогона? В домашнем самогоне, если он качественно сделан, и энергетика другая. Возвращающая к жизни.

– Так-то оно так, только больно крепкий отцовский, пятьдесят пять градусов. Не боишься, ты ведь за рулем?

– А мы ровно по три маленьких хватим, чтоб не более ста двадцати граммов было. Тогда как раз будет. Тем более гаишники у нас одинаковые… А я не понял, ты что, сам, что ли, тут в селе?!

– Сам. – Дидусь улыбнулся своей извечной простоватой улыбкой, и Артеменко снова увидел проступающую на его лице едкую иронию ко всему происходящему, такую близкую ему еще с невозмутимых училищных времен. – Все остались в городе, а я подался на природу. Поработать, побыть в одиночестве…

Именно такого, незамысловатого объяснения и ждал Артеменко – его товарищ оставался хозяином собственной судьбы. Игорь Николаевич тем временем принес зимнюю камуфлированную куртку и накинул ему на плечи. Еще одну, почти такую же, только несколько поношенную, но с тремя полковничьими звездами, небрежно набросил на плечи себе.

Вот он, настоящий полковник, непритязательный и всегда одинаковый и снаружи и внутри, подумал Артеменко. Вот как они выглядят, эти великолепные и одновременно бесполезные звезды – на чужих плечах. На своих он не видел ни разу и вряд ли увидит – таково правило той игры, в которую он играл. Но в мыслях Артеменко не было ни досады, ни восхищения: полковник, как и солдат, является всего лишь винтиком системы и, как только выходит из строя, заменяется другим, новым.

– Скажи мне, брат, тебе сейчас уже… полегчало? Отошел уже от прежней жизни? – спросил Артеменко друга, когда тот принес и поставил прямо на пенек маленький хрустальный графинчик, напоминающий своими резными боками о славном советском времени и авторитетном офицерстве времен утвердившихся стереотипов в виде глобальных амбиций, постоянной боевой готовности и когда-то модного чешского хрусталя. Тут же, на пенечке ловко угнездились несколько маленьких тарелочек – с черным хлебом, домашним украинским салом, колбасной нарезкой и чесноком. И конечно, огурчиками сельского ручного засола, без которых не может обойтись ни одно украинское застолье, независимо от масштаба.

– Давай, брат! – сказал Игорь Николаевич вместо ответа и протянул товарищу маленький, тоже хрустальный стаканчик, по всей видимости из того же набора, наверняка привезенного его родителями из какой-нибудь страны бывшего социалистического лагеря.

Они залпом опрокинули рюмки и быстро закусили.

– Ух, какая! Прямо жжет, как напалм! – Алексей Сергеевич даже прижал тыльную сторону ладони к губам.

– Давай-давай, огурчик бери, сало бери. Это тебе не… Знаешь, что я тебе отвечу? Если ты так прямо спрашиваешь, значит, и тебе сейчас несладко. Угадал?! Не отвечай, знаю, что угадал, иначе б так не примчался. Вот кем бы ты стал и чем бы ты занимался в жизни, если бы не родился в конкретной стране СССР, с его сумасбродными генсеками? Я долго думал над всем этим и пришел к выводу, что наша судьба очень сильно ограничена той исторической ситуацией, тем контекстом, из которого мы произошли. Ну что бы с тобой было, если бы ты однажды в детстве не посмотрел фильм «В зоне особого внимания» – про непобедимых десантников?! Если бы его просто не было? Если бы не было лозунгов? Подумай сам над этим на досуге. Вот ты спрашиваешь, отошел ли я. Да я просто из контекста выпал, оставил его позади, в истории, только и всего.

– Ты мне зубы не заговаривай, – возразил Алексей Сергеевич, поднимая уже вторую рюмку (по отработанной привычке он собирался выпить три как можно быстрее и потом уже не прикасаться к зелью), – ограничителей у нас предостаточно, болезнь или смерть, например. Но мы почему-то все равно выбираем борьбу. А исходный, стартовый контекст, как и наследственность, как гены, – это всего лишь материал, из которого человек строит сам себя. И как всякий материал, он может быть использован или не использован строителем…

– Нет, ты вот мне честно скажи, ты для чего в Рязань подался? Не любя, не понимая и даже презирая армию?

– Ну, у меня все проще… Хотел стать сверхчеловеком…

– Ага! – почти крикнул Дидусь, видя, что смутил друга, но не жалея об этом. – Стал?!

– Увы… – честно признался Артеменко. – Но узнал, что ВДВ – это обман в масштабе государства. И что сверхчеловека не существует в природе. Ницше врал, сокрушаясь о недостижимом для себя и создав мираж для других.

– Плевать на Ницше! Вот тут ты зарываешься, брат! – Дидусь немного злился, в его сиплом голосе так и прорывался заглушенный, взятый в плен командир полка. – Это по твоим раскладам – обман. А по моим – так и должно быть. И я это на практике проверял, поверь, все сходится. Потому что сверхчеловек – это обычный, примитивный, непритязательный солдатик, умеющий терпеть. Заметь, не мифический Рембо с приевшимся телевизионным лицом Сталлоне, а наш прыщавый, стонущий, задроченный солдатик. Как наши деды во время Великой Отечественной, ничто в мире не изменилось!