Книга Панджшер навсегда - Юрий Мещеряков

– Оспанов, ты тоже хотел что-то сказать, давай, говори.

– Я не умею, как Фещук. Я коротко. Может быть, не все меня поймут. – Он покосился на Дуйсембаева, на других, но больше смотрел в землю. – Я здесь меньше других, но понял одну вещь. Когда есть порядок, тогда все в порядке и не важно, где служить, даже в Афгане. Страха нет. Мой тост за то, чтоб был порядок и за хороших командиров.

– Правильно говоришь. Когда есть порядок, тогда все в порядке, – повторил случайный каламбур Ремизов, заинтересованно посмотрев на своего солдата.

– Ну что, закончим наше пиршество? Я напоследок добавлю. Нас здесь двадцать четыре боевых штыка. Мы кому хочешь хребет сломаем. Мы – великий народ, за нами – великая страна. Когда мы вместе – мы непобедимы. Первый батальон готовится сейчас к большой операции, наша задача по сравнению с ним проще пареной репы. От нас требуется самое простое – быть в боевой готовности. И мы все вернемся домой. Это я вам говорю, ваш командир.

Утром офицеры проверяли жизнь-быт своего маленького гарнизона.

– Ну что, Денисов, показывай, как минометчики устроились.

Ремизов, начинающий психолог, намеренно ничего не спрашивал с Кондрашова, своего нештатного начальника артиллерии и штатного командира обоих минометных расчетов, а обращался к сержанту. Если будет упущение, его дипломатичнее подчеркнуть, не показывая, кто напрямую за это отвечает. Если же проверка даст хороший результат, пусть этим гордится командир расчета, сержант.

– Нормально устроились, товарищ старший лейтенант.

Блиндаж для солдата – его дом, его пристанище, последний рубеж. Ни больше ни меньше. Случись бой, он будет защищать его так же, как свой дом. Когда входишь в блиндаж, пригибаясь под низкую притолоку, ощущаешь его единственный и неповторимый дух с примесью запаха сырой земли, дерева, гуталина, недавно полученного со склада постельного белья. Здесь же мускусный запах человека надолго перемешался с тяжелым шлейфом оружейного масла, солдаты мылись нечасто, а вот оружие чистили после каждой стрельбы, получается, что ежедневно. Устоявшийся дух чуть разрежал почти случайный свежий запах одеколона.

– Ну что же. Молодцы. К зиме готовы, с двойным пологом из одеял хорошо придумали. По-хозяйски. А за одеколон дополнительный плюс.

Дальше Кондрашов сам показывал оборудованные огневые позиции с неприкосновенным запасом мин, а его сержант дал показательный выстрел по одной из подготовленных целей. Мина упала рядом с целью, осыпав ее осколками.

– Мне бы в роте не помешал такой замкомвзвода. Дефицит на хороших сержантов. У Желтова на двадцатом посту Кадыров, да вот у меня здесь – Фещук, и, собственно, все. А основная масса только лычки сержантские носит. Либо не доросли – те же солдаты, нет ни самостоятельности, ни деловой хватки, либо амбиции выше кокарды, и ничего больше, а там и до дедовщины недалеко.

– Не отдам, – забеспокоился Кондрашов.

– Да я и не прошу. Этот парень уже взрослый. Он во всем полагается на свои силы. Много ли таких найдешь в двадцать лет?

Вернулись к блиндажу, присели на лавочке в тени козырька.

– Ну что, покурим «самовары»?

– А угостите? – Денисов намекнул на командирский «Ростов».

– Запросто.

Закурили. Это сближает, курильщики знают.

– До дембеля всего ничего осталось? Ну и что делать думаешь?

– Еще не решил. Может быть, в артиллерийское училище буду поступать.

– В военное? – Ремизов ожидал услышать все что угодно, каждый мечтает о сокровенном. Но это откровение удивило.

– Ну да. Это же настоящее дело. В артиллерийской стрельбе есть что-то особенное. Снаряд уходит в стратосферу, падает через пятнадцать-двадцать километров и при этом поражает цель. Попасть в точку! Разве не фантастика?

– Денисов, я как-то об этом не думал.

– Что тут думать. Стреляешь из автомата, видишь цель, попадаешь. Здесь цель не видишь. Только координаты. Точка на карте, и вдруг – попадание. И потом, когда ходили на Мишинксанг, я такие системы видел! «Ураган», «Смерч». И потом… – Сержант глубоко и сосредоточенно затянулся дымом сигареты. – И потом это настоящая мужская работа. Кто-то ведь должен и Родину защищать. Мне теперь ничего не страшно. Я вот только минометчиком не хочу быть.

– Вот такие у меня служат сержанты, – чуть позже, когда они вернулись к себе в блиндаж, гордился Кондрашов.

– Он награжден?

– Куда там. Тут взводный с пустой грудью…

– Ну свой вопрос ты сам решай, а его я представлю к медали «За боевые заслуги». Ты не возражаешь?

– Возражаю. Лучше бы меня представил.

– Ну тогда давай основания. – Ремизов с иронией приготовился загибать пальцы. – Подготовил координаты плановых целей для артиллерии? Раз. Это хорошая, качественная работа, а у ордена статут есть, там геройский поступок подавай. Продолжай.

– Нечего продолжать. Но за хорошую работу надо хорошо благодарить. – Кондрашов не принял шутку и чуть поморщился. – Чем я хуже других. Вот у вас в пехоте, что ни офицер, то орден. И у тебя тоже.

– Хочешь занять чье-то место? Лучше не завидовать, не угадаешь. А что касается меня, так то по случаю. Да и Савельев похлопотал.

– За меня никто не хлопочет. Представление в штаб армии отправили черт-те когда, все сроки прошли. Ни ордена нет, ни отказа.

– Я бы с радостью, но это не моя компетенция. Ты – офицер. Все зависит от комбата. И вообще, если представление на «Красную Звезду» оформляли, надо только дождаться. Мои представления на награды для солдат два раза не проходили и оба раза возвращались с резолюцией. Оформляли заново. И все прошло.

* * *

Они все служили и служат своей великой богине – войне. Кто в качестве неприступного самоотверженного гвардейца-телохранителя, кто в качестве героя, не знающего преград, которого не устрашит и сама смерть. Война как единоборство, как открытый поединок, чиста. Есть тот, чей голос, голос глашатая на лобном месте, возносит к умам ее жестокие указы, зовет к победе, к отмщению, есть и другой, кто до поры прячется в толпе за спинами людей, слушает воинственные крики или робкий ропот, целует избранного на великий подвиг. И лишь тридцать сребреников, эта древняя пайса, нечаянно звякнут в его кошеле, выдав настоящее лицо предателя. Некоторым достались роли рабов и жертв своей богини, но они тоже у нее на службе, они тоже ее апостолы. Им всем, каждому дали по чистой странице, а кому-то больше в новой книге – новой Библии, где они напишут свое громогласное, торжественное или жалобно-просительное аллилуйя!

Война ведь еще только начинается.

Когда Ремизов узнал, что первый батальон в полном составе вышел на операцию, его неожиданно посетило чувство тайного удовлетворения: не все коту масленица. Это чувство испытывал и весь второй батальон, поскольку наблюдал за происходящим с высоты своих постов, под защитой окопов и перекрытий, вооруженный минометами, крупнокалиберными пулеметами и даже зенитными установками с большой плотностью огня. Первому батальону никто не желал тяжких испытаний, но, если бы месяц назад эти подразделения не поменялись ролями, место в колоннах на отрогах Хисарака сейчас занимали бы роты и взводы второго батальона.