Книга Самарская вольница. Степан Разин - Владимир Буртовой

— Все скачешь, Тимоха, туда-сюда, будто блоха! Гляди, изловят тебя казаки Стеньки Разина! Шкуру-то спустят живо!

— Уже раз ловили! Да спустили в обрат — не надобен им такой сверчок! Хотят жирного карася ухватить! — отозвался Тимоха с моста через ров. Караульные посмеялись в ответ на шутку, а потом, смекнув, о каком «жирном карасе» молвил стрелец — не иначе как на воеводу намекал! — прикусили тут же языки и боязливо оглянулись: вслед за Тимошкой к воротной башне спешил справно одетый, не хуже иного дитя боярского, в голубом кафтане и в меховой шапке, рослый детина, с усами, но без бороды, лицо перевязано белой шелковой полоской, виден лишь правый желто-зеленый глаз с каким-то волчьим блеском. За поясом сунуты два пистоля и кривая сабля.

— Вона Кривой идет! — зашептались караульные. — Говорят, страшный человек при воеводе! В пытошной лютует похуже ката Архипки… Даже приказные его сторонятся.

Кривой издали сделал знак не закрывать калитку, молча, будто немой, поспешая вслед за Тимошкой, пошел через мост к острогу. Но воеводский денщик уже прошмыгнул мимо стражи у небольшой воротной башни. Спросив, где теперь стрелецкий голова Жуков, пропал из глаз Кривого в толпе ратных людей.

Высокого ростом, хорошо сложенного стрелецкого голову Тимошка сыскал на северной стороне острога, среди синбирских стрелецких командиров, тронул его за рукав, постарался как можно тише сказать:

— Срочный пакет от воеводы! Велено читать и сказать, как сделаешь по тому приказу? — Тимошку донимало любопытство узнать, что же повелел воевода. А что если какой приказ об атамановых посланцах? Тогда надо упредить их, чтоб надежно схоронились.

Гаврила Жуков, отойдя от командиров вправо, к наугольной башне, неровно вскрыл пакет, прочитал и сунул его в карман серо-красного кафтана.

— Так скажи, стрелецкий голова, ты верно понял приказ воеводы и князя Ивана Богдановича? — остановил его Тимошка не рукой, а вопросом. Стрелецкий голова, снова намереваясь идти, буркнул:

— Передай воеводе Ивану Богдановичу, что так и сотворю, как в его приказе писано. Ступай!

— А так ли ты понял? — не унимался денщик князя Милославского. — Меня переспросит, я что скажу?

— Так! Так! Синбирских стрельцов перевести на верхнюю против кремля стену, а на северной оставить детей боярских, — ответил, раздражаясь, стрелецкий голова, чтобы отвязаться от нахального воеводского денщика. — Будто это две бочки с пивом по стене перекатить! Стрельцы враз смекнут, что воевода им не верит и видит в них возможных пособников воровского атамана!

«Вот и славно! Вот и славно! — возликовал про себя смекалистый Тимошка и пошел с вала, тихонько посмеиваясь. — Стало быть, первая трещинка между воеводой и стрельцами объявилась! Теперь туда лезвие топора всунуть, да и раздвинуть их подальше друг от дружки! А у нас еще ночь впереди. Ай да Тимошка, ай да молодец! — нахваливал сам себя воеводский денщик, спустившись с вала острога в город. — Стало быть, и вправду, что не надобно беса, коли я здеся!»

Не сразу побежал Тимошка в кремль к воеводе, а поспешил в дом Федьки Тюменева. «Вроде бы шурина[142]навестить и перекусить, ежели кто потом со спросом сунется!» — придумывал на ходу, а сам поглядывал то на идущих по городу сменных стрельцов с пищалями, то на детей боярских, которые по приказу стрелецкого головы ездили верхом, да не парами, а всем десятком! Им велено было пресекать воровские речи и сборища…

В просторной четырехоконной горнице Федьки Тюменева было от людей тесно. В углу посапывал носом, переписывая письма Степана Тимофеевича, спасенный от дыбы Ермолайка, здесь же были Никита Кузнецов и Игнат Говорухин, которые не рискнули оставаться на стенах с наступлением сумерек, зная, что стрелецкий голова распорядился ратным командирам пересчитать своих людей. И кто не в счет окажется, вести к нему для выяснения, кто и откуда в Синбирск явился. На длинной лавке разместились пятеро стрельцов и четверо посадских с Максимом Леонтьевым.

Когда Тимошка торкнулся в закрытые ворота, все невольно всполошились — вроде бы никого более не звали! Тюменев вышел на крыльцо и сердито крикнул, не тая злости:

— Кто ломится в ночь? Спать надо уже…

— Я это, Федька, впусти! — отозвался с той стороны Тимошка.

Федор даже перекрестился от радости, открыл калитку, впустил зятя, признался, что подумал, не ярыжки ли воеводские пронюхали об их сборе? После обеда ярыжек на каждом углу парами поставили, глазищами так и зыркают по прохожим. Вынюхивают, словно крысы голодные в помойной яме.

— Пришлось бы их порубать бердышами, по сполоху могла бы крупная свара затеяться. А нам она покудова не с руки: Степана Тимофеевича еще не упредили о своей готовности взять город.

Войдя в горницу, Тимошка поклонился удивленным гостям — как, воеводский денщик с нами заодно? — и обратился к посланцам атамана с новыми вестями:

— Воевода только что передал через меня приказ Жукову, чтоб всех стрельцов от Казанской дороги в остроге снять, а на их место кучно поставить детей боярских! Мнит воевода не без резона, что дети боярские будут чинить казакам более крепкий отпор.

— А нас куда? — удивился пожилой стрелец с опаленным лицом. — Неужто удумал в подвалы сунуть?

— Не сыщет столько подвалов, — резонно заметил его товарищ — их привел в дом Тюменева Игнат Говорухин, сыскав на валу острога и открывшись с полным доверием. — Синбирских стрельцов велено перевести поближе к кремлю. Воевода мыслит, что атаман Степан Тимофеевич не рискнет послать своих казаков на острог со стороны кремля. Ведь из кремля пушки и пищали могут учинить крепкий огневой бой по ним с большим для казаков уроном.

— Ай да хитрец воевода! — Никита восхитился даже находчивости князя. — Вона какую круговерть надумал! — Повернулся озабоченным лицом к Говорухину: — Надобно тебе, Игнат, спешно идти к атаману с этой вестью! Ждет он нас, потому за весь день к острогу и близко не подступается. Так и скажи Степану Тимофеевичу, что…

Но Федор Тюменев прервал Никиту:

— Надобно вам обоим идти, да от нас провожатого возьмите бережения ради. А ну как по дороге перехватят Игната? Сам же говорил, будто чей дурной взгляд на себе почуял. К добру ли?

Никита и сам настороженно посмотрел на построжавшего лицом Тимошку, вспомнил, что когда шел по городу, то в куче детей боярских сначала словно бы знакомую спину в синем кафтане приметил, а потом мельком взгляд того человека, с белой повязкой на глазу, поймал на себе. Похоже было, что следил за ним исподтишка будто давно знакомый человек… Но кто это был? Где видел его прежде? В Астрахани? В Саратове или в Самаре?

— Случись что с Игнатом, — продолжал настаивать на своем Федор Тюменев, — и будет атаман в полном неведении. Мы кинемся на детей боярских, а известно вам, что их числом не менее нас! Драка завяжется нешуточная… Московские стрельцы гораздо ближе в кремле, чем полки Степана Тимофеевича. Изрубят нас в остроге, похлеще, чем капусту в корыте!