Книга Мир лабиринта и костей - Микки Хост

Клаудия совсем легко толкнула его в плечо, и Джинн, не говоря ни слова, — в основном из-за смеха, конечно, — развернулся и пошёл вслед за ней. Клаудия как ни в чём не бывало начала говорить о том, что услышала от Блуждающих Душ, а Джинн либо с умным видом кивал, либо задавал уточняющие вопросы, лишь раз помахав крылом и тем самым прося поторопиться.

— Просто фантастика какая-то, — покачав головой, сказал Стефан. — Лабиринт едва не убил нас с Джинном, ты смутился из-за безобидной шутки, а ещё и это местечко стрёмное…

— Иди к чёрту, — бросил Энцелад.

— Судя по всему, мы скоро придём к кому-то намного хуже.

Энцелад закатил глаза, чувствуя, как с каждым шагом и слово всё больше раздражается. Впервые с ним происходило что-то подобное: неизвестность выматывала, однообразность пейзажей давила, а отсутствие хоть каких-то ответов едва не выводило из себя. Может, он не был настолько одарён в области магии или проклятий, априори знал про хаос меньше, но это не означало, что он был бесполезным и над ним можно было издеваться, говоря всякую ерунду и сильно ограничивая в ответах.

Выдохнув, Энцелад пробежался пальцами по оперению стрелы, мгновенно появившейся в колчане, закреплённом на поясе. Даже сейчас, в богами забытом месте, где магия была нестабильна, а голоса мёртвых не утихали, чары, когда-то наложенные феями, были сильны.

Иногда Энцелад, не зная, чем занять руки, так делал — и всё ждал, что чары не отзовутся. Распознают его сомнения и страх, из-за которых он порой не мог прицелится, и не позволят ему воспользоваться оружием. Это было просто глупо, — чары, связанные с кровью, всегда будут подчиняться ему, — и в то же время больно. Энцелад редко брал этот лук в руки, потому что Диона души в нём не чаяла и никому не позволяла хотя бы пальцем к нему прикасаться. И согласно кэргорским традициям, Энцелад был обязан положить лук рядом с телом сестры, но, поддавшись искушению, оставил себе. Чтобы знать, что он никогда не был один. Помнить, почему он до сих пор стоит на ногах. Чтобы потом, когда он встретит Диону в мире мёртвых, когда Мерула проводит его к ней, сказать, что он старался.

— Стоять.

Энцелад слишком поздно услышал предупреждение — мгновением позже Стефан схватил его за воротник куртки и дёрнул назад, причём улыбался он так, будто это было в порядке вещей. Энцелад бы огрызнулся, если бы Клаудия, остановившийся на вершине небольшого холма, не сорвалась вдруг вниз.

— Эй! — взволнованно крикнул Джинн, сорвавшись с места.

— Она близко! — крикнула Клаудия, не останавливаясь.

Джинн, подлетев ещё ближе, резко остановился напротив и раскинул крылья, преграждая ей дорогу. К тому моменту, как Стефан и Энцелад оказались рядом, напряжённые и готовые в любую секунду отражать нападение, Клаудия перешла на повышенный тон.

— Блуждающие Души говорят, что она близко!

— Кто — она? — резко уточнил Стефан.

— Эльфийская кровь.

Энцелад озадаченно переглянулся с магом.

— А ты не ошиблась?

— Надеюсь, это не эльфы Джокасты, — пробормотал Джинн. — А у нас вообще есть ещё кто-то с кровью эльфов? Ну, помимо эльфов Элвы.

— Речь идёт не об эльфах, — возразила Клаудия, отталкивая крыло Джинна и проходя дальше, — а об их крови.

Не говоря больше ни слова, она побежала вниз, оглядываясь по сторонам, и Энцелад без раздумий рванул следом. Лишь полминуты спустя, когда они оказались у подножия склона, а Джинн приземлился рядом, подняв пыль и пепел, стало понятно, почему Клаудия так торопилась сюда.

Перед ними было кладбище. Не в прямом смысле: здесь не было могильных плит, статуй, памятников или склепов. Здесь было поле, простиравшееся до горизонта, усеянное костями, напоминавшими человеческие, и огромными скелетами, которые тоже напоминали человеческие, но просто не могли быть ими. Вдалеке Энцелад видел огромный череп, наполовину ушедший под рыхлую землю, чуть ближе и правее — грудную клетку с расколотыми рёбрами. И совсем-совсем далеко, там, где была линия горизонта, возвышалось бело-серое здание, напоминавшее полуразрушенный дворец, на который Клаудия указала рукой.

— Там, — сказала она и, замедлив шаг, пошла вперёд.

Энцелад выхватил стрелу, положил её на тетиву и, направившись следом, спросил:

— Что ты слышишь?

— Много всего, — рассеянно отозвалась Клаудия, не оборачиваясь. — Проклятия мёртвых тварей, стенания умирающих, мольбы о помощи, рассказы о жизни и призывы отдать жизнь и душу.

— А что-то про эльфийскую кровь? — уточнил Стефан, то и дело оборачивавшийся и следивший, чтобы ни одна тварь не напала на них со спины.

— Это там, — указав на дворец вдалеке, ответила Клаудия. — Эльфийская кровь медленно стекает, питая кладбище богов, и твари пируют на этих землях, поглощая магию и хаос.

Джинн резко остановился.

— Кладбище богов?

Клаудия, будто поняв, что только что сказала, обернулась к ним и, разведя руки, тихо уточнила:

— Разве вы не чувствуете? Древняя магия сплетается с хаосом, у которого нет разума. Это место — кладбище богов, которые когда-то пали в войне.

Она вновь замолчала и направилась вперёд, игнорируя любые попытки Джинна узнать больше. Стефан помедлил, и Энцелад, воспользовавшись возможностью, тут же спросил:

— Это то, что ты чувствовал, когда валялся без сил?

— Возможно, — будто нехотя ответил Стефан. — Там было… слишком много всего. Боли, магии, хаоса, знаний. Там была тьма, в которой были погасшие звёзды и пламя, поглощавшее миры, выжигавшее всё человеческое и живое. Бесконечный цикл рождения, жизни и смерти миллиарда существ. Я уверен: это была истина, которой владеют боги. Тайна сотворения, которую знают лишь они.

Энцелад подождал ещё немного, думая, что Стефан расширит свои объяснения, но тот лишь выжидающе смотрел на него. Тогда Энцелад покачал головой и сказал:

— Не совсем понимаю, но звучит так, будто это какая-то временная петля.

— Что?

— Серьёзно? Ты фильмов, что ли, никогда не смотрел?

— Смотрел, но… мне больше нравятся исторические драмы и…

— Ладно, проехали. Временная петля — это когда одни и те же события повторяются снова и снова, без изменений, пока кто-нибудь или что-нибудь не разрывает петлю. Во многих фильмах, которые мы смотрели с Дионой, главный герой сохранял память обо всём.