Книга Основания новой науки об общей природе наций - Джамбаттиста Вико

Когда же с течением лет ум человеческий развился еще больше, тогда Плебеи народов убедились в конце концов в пустоте такого Героизма и поняли, что они по своей человеческой природе равны Благородным. Поэтому они также захотели вступить в Гражданские Сословия Городов. А так как в конце времен Суверенами в этих Городах должны стать сами Народы, то Провидение позволило Плебеям задолго до этого соревноваться с Благородными в Благочестии и религиозности в героических спорах, когда благородные должны были приобщить плебеев к ауспициям, а тем самым ко всем публичным и частным гражданским правам, находившимся в зависимости от ауспиций. Так сама забота о благочестии и само чувство религиозности привели народы к тому, что они стали Суверенами в городах; в этом Римский народ превзошел все другие народы мира и потому стал Владыкой Мира. Таким образом, из все большего и большего смешения Гражданских Порядков с Естественным Порядком возникли народные Республики. Но так как у них все должно было решаться жребием или весами, то, чтобы Случай или Рок не стали в них господствовать, Провидение установило Ценз, как правило, для получения почестей. Так, трудолюбивые, а не бездельники, бережливые, а не моты, осторожные, а не беззаботные, великодушные, а не мелочные, одним словом – богатые какой-либо доблестью, пусть даже воображаемой, а не преисполненные многочисленными и явными пороками, стали считаться наилучшими для правления. В таких Республиках целые народы, вообще жаждущие справедливости, предписывают справедливые законы, а так как они хороши вообще (Аристотель их божественно определяет как «бесстрастную волю», и такова воля Героя, повелевающая страстями), то здесь возникает Философия, по самой форме этих Республик предназначенная образовать Героя и ради этого образования заинтересованная в истине. И так как люди уже больше не могли совершать доблестных поступков из-за отсутствия религиозных чувств (как они делали раньше), то Провидение создало Философию, чтобы люди могли уразуметь доблести в их идее, и если под влиянием философских размышлений люди и не приобретали доблести, то, по крайней мере, стыдились пороков: только это может удержать в исполнении обязанностей приученные дурно поступать народы. Вслед за Философией Провидение допустило появиться Красноречию, которое, соответственно той же форме народных Республик, где повелевают хорошие законы, было воодушевлено справедливостью; руководясь идеей доблести, оно заставляло народы гореть желанием предписывать хорошие законы. Мы решительно утверждали, что такое Красноречие процветало[273] в Риме во времена Сципиона Африканского; при нем Гражданская Мудрость и военная сила, счастливо установив на развалинах Карфагена Власть Рима над Миром, должны были иметь своим неизбежным следствием необыкновенно сильное и мудрое Красноречие[274].

Но, в конце концов, испортились также и Народные Государства, а вместе с ними также и Философия; последняя впала в Скептицизм, и глупые Ученые принялись клеветать на истину; тогда же родилось и ложное Красноречие, равно готовое поддерживать в делах обе противные стороны; злоупотребление таким красноречием, например со стороны плебейских трибунов в Риме, привело к тому, что граждане уже не довольствовались своими богатствами, если они служили только порядку, и стремились употребить их для создания своего могущества. Как дикие южные ветры в море, гражданские войны взволновали Республики и ввергли их в общий беспорядок; таким образом, от свободы они принуждены были пасть под совершеннейшей тиранией, самой худшей из всех, т. е. Анархией, иными словами – разнузданной свободой свободных народов. При такой великой болезни Городов Провидение пользуется одним из трех следующих великих лекарств согласно следующему порядку человеческих гражданских вещей.

Прежде всего оно устанавливает так, что среди народов оказывается кто-то один, как Август, кого оно выдвигает и ставит Монархом; так как всякие порядки и все законы, изобретенные свободой, решительно бессильны направлять народ и обуздывать его, то в руке Монарха при помощи силы оружия оказываются все порядки и все законы; и обратно тому, Провидение самою формою Монархического Государства формирует волю Монархов, ограничивая их бесконечную власть естественным порядком, т. е. стремлением поддерживать в народах довольство и удовлетворенность своей Религией и Естественной Свободой; без этой всеобщей удовлетворенности и довольства народов Монархические Государства не могут существовать ни длительно, ни безопасно.

Если же Провидение не находит такого лекарства внутри народов, то оно ищет его вовне; и так как подобные народы были настолько испорчены уже раньше, что стали по самой природе рабами своих разнузданных страстей, роскоши, изнеженности, скупости, зависти, гордости и спеси и под влиянием наслаждений своей развратной жизни погрязли во всех пороках, свойственных презреннейшим рабам (т. е. лжецам, плутам, клеветникам, ворам, трусам и притворщикам), то они становятся рабами по естественному праву народов, вытекающему из этой природы наций, и оказываются подданными лучших наций, завоевавших их посредством оружия; последние сохраняют их, низведя на положение провинций. И здесь сияет двоякий свет Естественного Порядка: во-первых, что тот, кто не может управлять собою сам, должен предоставить править собою другому, могущему это делать; во-вторых, что в мире всегда правят те, кто лучше по природе.

Но если народы доходят до такого последнего состояния гражданской болезни, что ни внутри они не могут согласиться на одном прирожденном Монархе, ни извне не приходят лучшие нации, чтобы завоевать их и сохранить, тогда Провидение в этом крайнем несчастий применяет следующее крайнее средство: так как народы, подобно скотам, привыкли думать только о личной пользе каждого в отдельности, так как они впали в последнюю степень утонченности или, лучше сказать, спеси, при которой они подобно зверям приходят в ярость из-за одного волоса, возмущаются и звереют, когда они живут в наивысшей заботе о телесной преисполненности, как бесчеловечные животные, при полном душевном одиночестве и отсутствии иных желаний, когда даже всего лишь двое не могут сойтись, так как каждый из двух преследует свое личное удовольствие или каприз, – тогда народы в силу всего этого из-за упорной партийной борьбы и безнадежных гражданских войн начинают превращать города в леса, а леса – в человеческие берлоги. Здесь в течение долгих веков варварства покрываются ржавчиной подлые ухищрения коварных умов, которые варварством рефлексии сделали людей такими бесчеловечными зверями, какими сами они не могли стать под влиянием первого варварства чувств[275]: ведь второе обнаруживало великодушную дикость, от которой можно было защититься или борьбой или осторожностью, а первое с подлой жестокостью, под покровом лести и объятий посягает на жизнь и имущество своих ближних и друзей. Поэтому народы от такой рассудочной злости, применяемой в качестве последнего лекарства Провидением, настолько тупеют и глупеют, что не чувствуют больше удобств, изысканности, наслаждений и роскоши, но лишь одну необходимую жизненную полезность. При небольшом количестве оставшихся, в конце концов, людей и при множестве необходимых для жизни вещей они естественным путем становятся опять сносными; а раз снова возвращается первоначальная простота первого Мира, то они становятся религиозными, правдивыми и верными; таким образом, среди них снова появляются благочестие, вера, истина – естественные основания справедливости, благодати и красоты вечного порядка от Бога.