Книга Узкий коридор - Джеймс А. Робинсон

Возвышение популизма в свою очередь подтачивает политику в коридоре. У Красной королевы больше шансов выйти из-под контроля, когда состязание между государством и обществом (и между различными сегментами общества) становится более поляризованным и с нулевой суммой. Такой поляризации способствует риторика популистских движений, согласно которой все за пределами такого движения является враждебным, частью заговора элит против народа. Доверие к институтам падает, и им становится труднее способствовать достижению компромиссов.

Наш анализ также объясняет, почему, несмотря на то, что для популистских движений характерно движение снизу вверх, и на то, что, согласно их заявлениям, они представляют народ, приходя к власти, они в конечном итоге приводят к деспотизму. Это происходит по той же причине, которую мы подчеркивали при обсуждении прихода к власти нацистов, – популисты утверждают, что ограничения на пути расширения их влияния только помогают строящей коварные планы элите; они стремятся к безусловному контролю над государством, в результате чего после популистского переворота становится труднее сохранить оковы государства.

Означает ли это, что любое политическое движение, предположительно говорящее от имени народа и противопоставляющее себя всемогущей элите, является популистским и способным дестабилизировать нахождение в коридоре? Определенно нет. Движения, декларирующие свое стремление работать с институтами в коридоре, которые в настоящее время почти всегда представляют собой демократические институты, могут способствовать укреплению эффекта Красной королевы, а не превращать его в разрушительную силу. Они также способны в значительной степени помочь наиболее обделенным представителям общества. Вспомним описанное в главе 10 движение за гражданские права в США, которое несмотря на то, что оно признавало враждебными образ действий и мыслей многих представителей элиты, пыталось воспользоваться судами и федеральным правительством для укрепления своих позиций, а не отвергало их полностью. Характерная черта популистских движений, из-за чего они приводят к эффекту Красной королевы с нулевой суммой, – это их нежелание соглашаться с ограничениями и идти на компромиссы, и именно эта черта способствует тому, что дисбаланс в обществе так и не устраняется. Они устанавливают новое доминирование, а не кладут конец ему.

Кому нравятся сдержки и противовесы?

Один показательный набор примеров, иллюстрирующих определяющие современный популизм силы и его последствия, касается латиноамериканских стран, включая Перу, Венесуэлу и Эквадор. Во многих из этих стран регулярно проводятся выборы, и многие обладают некоторыми атрибутами демократических институтов, но до того, чтобы признать их Обузданными Левиафанами, еще далеко. Отчасти их политика находится в сфере Деспотического Левиафана из-за того, что, несмотря ни на какие выборы, контролировать ее до сих пор удается традиционным элитам, уходящим корнями в сельскую среду с крупными поместьями. В созданной ими поляризованной среде популистские движения часто склоняются к устранению системы сдержек и противовесов по отношению к президентам и приостановлению действия демократических институтов по тем же причинам, что и население итальянских коммун, некогда поддержавшее автократов.

Возьмем для примера Перу. В 1992 году президент Альберто Фухимори, желая ограничить демократические противовесы президентского правления, издал Указ 25 418, неконституционным образом приостановив работу конгресса и инициировав новые выборы. Общественности следовало бы насторожиться, но Фухимори представил свой «захват власти» как реакцию на действия традиционных элит, как справа, в лице политической партии под предводительством Марио Варгаса Льосы, так и слева, в виде АПРА (Американского народно-революционного альянса). Доминирование элит в Перу, конечно же, не было вымыслом, даже если Фухимори на самом деле и не был заинтересован покончить с ним. И все же его пропаганда сработала. Его сторонники получили большинство в новом законодательном органе, после чего переписали конституцию, отменили двухпалатную систему парламента и усилили власть президента. Эти изменения были одобрены на референдуме. Перу оказалось в авторитарной диктаторской власти Фухимори.

Примерно схожим образом в Венесуэле пришел к власти Уго Чавес. Победив на выборах 1998 года, он сразу же созвал конституционную ассамблею, которая установила однопалатную парламентскую систему и передала значительные полномочия президенту. На референдуме новую конституцию поддержали 72 процента проголосовавших. Как если бы этого было недостаточно, в 2000 году Чавесу предоставили право правления на протяжении года посредством указов, без необходимости получать согласие законодательного органа. В 2007 году такое право обновили и продлили на полтора года. В декабре 2010 года его продлили еще на полтора года. Как же Чавес добился всего этого? Как и Фухимори – показал себя революционером, заботящимся об интересах венесуэльского народа, и противником строящих интриги элит, которые издавна контролировали политику и экономику Венесуэлы. Как и Фухимори, Чавес был прав в том, что элиты действительно обладали контролем и строили различные схемы, как и был прав в том, что тяжелее всего приходилось бедным слоям общества и коренным народностям, но его преданность делу укрепления благосостояния народа была чистой фикцией. При правлении Чавеса и его преемника Николаса Мадуро экономика Венесуэлы потерпела крах, как и социальные институты Венесуэлы. Представителей оппозиции и простых граждан подвергали репрессиям, затыкали им рот, и их все чаще убивали лояльные режиму силовые службы. Сейчас, когда мы работаем над книгой, страна находится на грани гражданской войны.

Схожая ситуация и в Эквадоре, где пришел к власти президент Рафаэль Корреа. В 2007 году Корреа сформулировал свою популистскую повестку, пожалуй, даже лучше Фухимори и Чавеса. Он утверждал, что, несмотря на его явную цель разрушить систему сдержек и противовесов, а также представительские институты Эквадора, он является выразителем чаяний народа:

Мы говорили, что собираемся преобразовать родину в ходе гражданской революции, демократической, конституциональной… но революции, чтобы не запутываться в старых структурах, чтобы она не попала в руки тех, кто обладает традиционной властью, чтобы никто не говорил, что у родины есть какие-то конкретные владельцы. Родина – для всех, без лжи об абсолютной прозрачности.

Как предрекал Макиавелли, «народ… возвышает кого-либо одного, чтобы в его власти обрести для себя защиту». Этим человеком и оказался Корреа. 28 сентября 2008 года 64 процента голосовавших на референдуме одобрили новую конституцию, предусматривавшую однопалатную парламентскую систему и расширение полномочий президента Корреа. Ему уже не нужно было считаться с независимыми судьями или центральным банком, и он получил полномочия приостанавливать работу парламента. Ему также позволили избираться еще на два срока.

Возвращение в коридор?

В мае 1949 года, всего лишь через шестнадцать лет после захвата власти нацистами в 1933 году (хотя для живших в то время этот период мог показаться необычайно длинным), Германия приняла новую конституцию, Основной закон Федеративной Республики Германия, восстанавливавшую систему ограничений власти государства и элит и гарантирующую права и свободы личности. Через месяц состоялись выборы президента, а августе того же года в стране были проведены демократические выборы в парламент. Германия, точнее та ее часть, что не находилась под контролем Советского Союза, вернулась в коридор, и никогда с тех пор не оглядывалась назад.