Книга Дмитрий Донской - Николай Борисов

Кажется, Дмитрий не посмел поднять руку на брата и выместил досаду на его ближних советниках — боярах. Впрочем, бояре вполне могли заслужить это суровое гонение. Со времен Игоря Старого, мужа княгини Ольги, погибшего из-за алчности своей дружины, и до времен последнего Романова, потерявшего трон и жизнь практически по той же самой причине, свита была ахиллесовой пятой русской монархии. Царь Иван Грозный посвятил всю жизнь коррекции своего окружения, но под конец, отчаявшись, махнул рукой…

Князь Владимир не мог не считаться с настроением своего боярства. Оно требовало от него всё новых льгот, привилегий и с возмущением указывало на то, какие блага имеют великокняжеские бояре. Оно настойчиво указывало Владимиру на реальные и мнимые «обиды», которые наносил ему великий князь. В числе первых было изъятие из владений серпуховского князя двух городов — Дмитрова и Галича (217, 276). Это произошло зимой 1388/89 года. О причинах этой акции источники не сообщают. Полагают, что Дмитрий был обеспокоен симптомами тяжелой болезни и, предвидя скорую кончину, озаботился увеличением наследственных наделов своих четырех сыновей (233, 101).

Однако «обида» Владимира не сводилась к потере двух городов. Дмитрий Иванович явным образом принижал статус кузена как полноправного члена московского княжеского дома. «По-видимому, 1389 годом можно датировать превращение Владимира из соправителя московского князя и совладельца Москвы в удельного князя» (340, 172). Происходит «коренная ломка» отношений между потомками Ивана Калиты. Трудно сказать, старался ли Дмитрий для себя или хотел таким образом обеспечить полновластие своего наследника Василия. Но последствия этой атаки нетрудно было предугадать. Бояре князя Владимира не стали скрывать возмущения таким унижением своего патрона. В результате добродушный Владимир однажды вспылил и в резкой форме предъявил Дмитрию свои требования.

Но Дмитрий имел своих бояр, которые хором требовали от него решительных действий. К этому времени Москва уже насладилась зрелищем публичной казни знатных заговорщиков. Однако время массовых казней знати и удушения в темнице удельных князей еще не пришло. Дмитрий ограничился арестом наиболее беспокойных лиц из окружения Владимира. Строго говоря, это было грубым нарушением прав удельного князя, свита которого была так же неприкосновенна, как и он сам. Дмитрий действовал быстро, на волне эмоционального всплеска. Дело запахло большой бедой. За спиной Владимира хмурой толпой встали его литовские родственники.

По канонам тогдашней княжеской этики Владимир должен был всеми силами добиваться освобождения своих вассалов. Вероятно, именно такая перспектива — нападение Владимира на темницу с целью освобождения своих бояр — заставила Дмитрия рассредоточить арестованных по разным местам и приставить к каждому сильную охрану. Но мог ли Владимир начать полномасштабные боевые действия против своего кузена? Едва ли. Индикатором экономического (а значит, и военного) потенциала любого княжества служила сумма, вносимая им в общерусскую копилку ордынского «выхода». На основании содержащихся в источниках сведений подсчитано, что «взнос серпуховского князя равнялся всего 6,8 % от выплаты великого князя» (217, 299). Соответственно, и военный потенциал Дмитрия Ивановича превышал возможности Владимира Серпуховского не менее чем в 10 раз. При всей условности таких сопоставлений общий вывод выглядит вполне убедительно: у Владимира практически не было шансов взять верх над Дмитрием в ходе междоусобной войны.

И всё же любая, даже самая очевидная по результатам война — это всегда риск и неожиданность. Кроме того, у мятежника Владимира Серпуховского сразу нашлись бы сильные союзники из числа старых недругов Москвы. Понимая это, Дмитрий стал искать пути примирения с братом. Тот, со своей стороны, также не желал войны. При таком настроении дело скоро уладилось.

«Тое же весни (1389 года. — Н. Б.) месяца марта в 25, в честный празник Благовещение святыя Богородица, князь великии Дмитреи Иванович взя мир и прощение и любовь с князем с Владимером с Андреевичем» (43, 155).

Церковная окраска этого сообщения — как и самого акта примирения, приуроченного к празднику Благовещения, — косвенно указывает на причастность к примирению кого-то из духовенства. Скорее всего, миротворцем вновь выступил Сергий Радонежский.

Давний наставник Владимира Серпуховского, он в это время был духовным отцом (исповедником) великого князя Дмитрия Ивановича. Его чудодейственная сила убеждения смогла вразумить даже «суровейшего» Олега Рязанского. Теперь он убедил пойти на взаимные уступки двух не менее упрямых бойцов. Вероятно, сделать это было непросто: Дмитрий так и не вернул Владимиру отнятые у него города — Галич и Дмитров. В договоре 25 марта 1389 года о них нет ни слова. А в своей духовной грамоте, написанной вскоре после договора, Дмитрий завещает эти города своим сыновьям…

Но, уступив великому князю Дмитрию Ивановичу, Владимир не хотел уступать его 17-летнему наследнику Василию. Искры мятежа тлели под пеплом примирения…

Передел

После кончины Дмитрия Ивановича 19 мая 1389 года Владимир Серпуховской прожил еще более двадцати лет. Ему стоило немалого труда найти свое место в новой системе личностных отношений московского двора. Летом и осенью 1389 года он имел многомесячный и крайне серьезный конфликт («розмирие») с молодым великим князем Василием I. «Того же лета князю великому Василию Дмитриевичу бысть розмирие со князем с Владимером Андреевичем. Князь же Владимер с сыном с князем с Иваном и с своими бояры старейшими поеха в свои град Серпохов, а отьтуда в Торжек, и тамо пребысть неколико время в Теребеньском, дондеже умиришася» (43, 157).

Опять, как и в конфликте с Дмитрием Ивановичем, на сцену выступают «старейшие бояре» князя Владимира. Летописец видит в них самостоятельную политическую силу, участвовавшую в развитии событий.

«Розмирие» прошло несколько этапов. На первом Владимир с боярами покидает Москву и демонстративно уезжает в свой удел. Но это не произвело на Василия I должного впечатления. Тогда серпуховской князь окольными путями (явно не через Москву) пробирается в Торжок. Здесь, на границе владений Великого Новгорода, он был практически недосягаем для великокняжеских войск. Он мог пересидеть плохие времена в качестве «кормленщика» на новгородских пригородах. А мог через Торопец и Великие Луки отправиться дальше на запад, в Литву. Так будут действовать сто лет спустя мятежные братья Ивана III, обиженные произволом «государя всея Руси». Литовские и новгородские связи Владимира были сильным козырем в политической игре.

В разгар этой смуты, 2 декабря 1389 года, умерла мать Владимира княгиня Мария, принявшая монашеское имя Марфа. Присутствовал ли Владимир на ее погребении в московском Рождественском монастыре? Об этом источники не сообщают.

Но вскоре конфликт дяди и племянника был улажен. Одни историки приписывают это благоразумию князей, другие — неблагоприятной для Василия Дмитриевича политической конъюнктуре в Восточной Европе (233, 105). Полагают, что в ходе этого противостояния «московское княжество подошло к тому рубежу, за которым начиналась междоусобная война» (233, 105). Но разумом людей или милостью Небес войны удалось избежать.