Книга Ливонская война 1558-1583 - Александр Шапран

В одном из боев на приступе неприятелю удалось сразу в нескольких местах зажечь стену. Русские не могли погасить огня, а противник еще день выжидал, пока выгорят укрепления, и только после этого бросился на решающий штурм. Но защитники крепости, не сумев справиться с пожаром, приняли другое решение: в месте, где прогорела стена, они за день выкопали ров за ее остатками и за ним насыпали вал. И когда польская и венгерская пехота пошла на приступ, полагая, что последнее препятствие уничтожено огнем, она вдруг была встречена залпами из пушек и пищалей. Но все же превосходство в силах и продолжавшийся бушевать пожар решили исход битвы за город. На другой день огонь разгорелся так, что охватил собой все внутренние постройки обоих замков, после чего находиться в цитаделях стало просто невозможно, но даже и тогда мнения насчет предложения капитуляции разделились. Воевода Волынский со стрельцами согласился сложить оружие при условии предоставления свободы. Баторий выполнил условие, но сначала предложил русским ратникам службу в своем войске. Некоторые из русских согласились, но большинство отправилось на родину. Другие воеводы, а с ними и полоцкий архиепископ Киприан наотрез отказались от капитуляции. Сначала они хотели, было, взорвать себя порохом в одной из башен, но ратники из тех, что согласились на капитуляцию, не позволили им этого сделать. Тогда с несколькими стрельцами они заперлись в кафедральном Соборе Св. Софии и продолжали отбиваться до тех пор, пока их не взяли силою. Впрочем, Баторий и этих отпустил на свободу. Одной из утрат взятия Полоцка стала богатейшая библиотека, хранившаяся в Софийском храме, сгоревшая во время подавления сопротивления последних защитников.

Интересно, что во время последних боев за город польский король не надеялся на безопасность своего тыла. Ведь продолжавшийся два дня пожар был такой силы, что его зарево отчетливо видели из Сокола, а стало быть, там ясно понимали, что битва за Полоцк вошла в решающую стадию. Опасаясь удара по своим тылам, что могло привести к неудаче всей операции, Баторий отрядил чуть ли не половину своей армии для перекрытия дороги от Сокола к Полоцку. Удар по задним рядам нападавших действительно мог облегчить участь осажденных, вплоть до снятия осады, но стоявшие в Соколе воеводы не тронулись с места, не шелохнулись.

Нам трудно судить о том, насколько в выигрыше оказались те, что решили остаться в Литве, перейдя на службу к королю. В письме Батория одному из своих корреспондентов есть информация относительно этого, судя по которой можно полагать, что король оказался не слишком щедрым в отношении своих новых подданных:

«Многие стрельцы и другие люди московские после взятия Полоцка и прочих крепостей русских поддались нам, и мы их наделили пустыми участками земли в старостве Гродненском, но им нечем обрабатывать этих участков. Так приказываем себе взять у подданных наших в Литве кляч самых негодных и мелких штук с полтораста и поделить их между москвичами».

Но с другой стороны нельзя не задаться вопросом: а почему, собственно говоря, король Речи Посполитой должен был рассыпаться в милостях и наградах по отношению к извечным и заклятым врагам? Только потому, что сейчас они сделали такой выбор? Но то, что они перешли в его подданство, еще не значит, что они не изменят при случае и ему. И в конце концов король все-таки наделил их землями, пусть не очень хорошими, но почему он должен предоставлять вчерашним противникам лучшие земли? И, наконец, а чем лучше жаловал русский царь своих верных подданных? И уж если мы вспомнили русского царя, то для ответа на вопрос о том, выиграли или нет те из служилых московских людей, что подались на сторону Литвы, нужно посмотреть, а что ожидало тех, кто вернулся к Грозному после падения Полоцка. Наверно, нет нужды пояснять, что судьба их была незавидной.

Мы уже говорили о том, что среди всех противоречий, коими была полна натура Грозного, нас в нашем повествовании более других привлекает его отношение к своим военачальникам. Истинно талантливых и преданных воевод царь к описываемому времени всех извел. И при этом на высоких постах армии продолжали благоденствовать блеклые и заурядные натуры. Рассказывая о последнем, самом драматичном этапе Ливонской войны, историк H.М. Карамзин отмечал, что «тени Шуйского, Серебряного, Воротынского мечтались воображению Иоаннову,… изгубив героев, царь в сие время щадил воевод недостойных…» И это было правдой, только царь не просто щадил недостойных, но и возвеличивал. Так, например, в кампании 1579 года он назначил на самые высокие воеводские посты князя Голицына, того самого, что в прошлом году бежал тайком ночью из под Вендена, бросив на погибель вверенное ему войско, а также Палицкого и Шереметева, убежавших тогда же вместе с Голицыным. Историк объясняет такую позицию царя тем, что тот не хотел казнями и опалами подтолкнуть к переходу на польско-литовскую сторону других воевод. Думается, что это неверное объяснение.

Если бы Грозный строгими мерами боялся открыть широкую дорогу изменникам, ему достаточно было бы не предавать Голицына и прочих казни, которую те своим поступком в действительности заслуживали. Но зачем для этого нужно было назначать ничтожных лиц на самые высокие посты в армии? И потом, почему Грозный не боялся перехода на сторону врага своих воевод тогда, когда он десятками отдавал на смерть лучших военачальников? Здесь объяснение следует искать не в области здравой логики. Объяснение этому лежит в области человеческой психики, которая у натур, подобных Грозному, не то чтобы со здравой, а вообще с какой бы то ни было логикой не увязывалась.

И потом, не очень-то верится в то, что тени убиенных царем полководцев «мечтались воображению Иоаннову», как о том повествует известный историк. Скорее всего, царь давно забыл о них; люди с характером Грозного менее всего склонны к сентиментализму, а тем более к искреннему раскаянию.

Итак, Полоцк, древний русский город, славное наследие рода Святого Владимира, снова отошел к Литве. Гордость русского царя, его триумф, город, который в течение шестнадцати лет оставался для Грозного символом славы и торжества, был утерян. Надо вспомнить, как пышно праздновал Иван IV эту свою победу, какое значение он ей придавал и как угнетающе подействовала тогда потеря Полоцка на противника, чтобы понять, насколько сейчас был не просто побежден, но и посрамлен московский властелин и как ликовал его торжествующий соперник. Через шестнадцать лет противники поменялись ролями. Взятие Полоцка Грозным в 1563 году стало последним его успехом, оно подводило черту под победными вехами биографии русского царя. Овладение Полоцком польским королем в 1579 году стало первой крупной военной удачей Батория, открывшей череду блестящих побед.

Падение Полоцка означало конец русскому присутствию на землях, принадлежавших до войны Литве. Победа польского короля в полоцкой операции 1579 года возвращала Россию на литовском участке фронта в довоенные границы, лишив ее здесь всех завоеваний предыдущего двадцатилетия. Последний успех Речи Посполитой распалил аппетит ее короля, способствовал нарастанию наступательной активности его войск. Дойдя до предвоенных границ России, Баторий не думал останавливаться.

Покончив с Полоцком и заложив в нем в честь своей победы католический храм, король двинулся к Соколу, пограничной крепости, за стенами которой все еще отсиживались посланные царем на выручку Полоцка Шереметев и Шейн. Часть своего войска, преимущественно легкой конницы, Баторий направил в сторону Пскова для наблюдения за главными силами русских, но поскольку те еще не возвращались из пресловутого ливонского похода, то опасения короля за свои тылы по-прежнему оставались напрасными. Сидевшие в Соколе русские воеводы, наконец, дождались того, что крепость оказалась в плотном окружении королевских войск. К тому времени бывшие под командой Шереметева и Шейна донские казаки самовольно оставили крепость и покинули театр военных действий. 19 сентября началась осада города, а 25, когда осаждающим снова, как и при овладении Полоцком, удалось зажечь стены, противник устремился на приступ.