Книга Тайная история атомной бомбы - Джим Бэгготт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 1999 году, после обнародования дешифровок «Венона», Николас Фаррелл, сотрудник журнала Spectator, сослался на «источник в британской службе безопасности» и обвинил Пайерлса в том, что он был советским агентом, действовавшим под псевдонимом ФОГЕЛЬ/ПЕРС. Скорее всего, это обвинение довольно бездоказательно[209], но оно может свидетельствовать о том, насколько сильны были подозрения, из-за которых Пайерлсу отказали в благонадежности.
После того как Михаил Горбачев провозгласил политику гласности, а вместе с этим и закончилась холодная война, бывшие руководители советских разведгрупп смогли рассказать свои истории. Для тех, кто занимался атомным шпионажем, это была возможность добиться признания за тот вклад, который они внесли в советскую атомную программу. Однако книга Павла Судоплатова «Спецоперации», впервые опубликованная в 1994 году, значительно возмутила спокойствие. В ней описывались невероятные факты, свидетельствующие против ведущих физиков Манхэттенского проекта. Мы не будем их повторять, чтобы лишний раз не подчеркивать их значения; достаточно сказать, что многие эти факты впоследствии были опровергнуты российскими историками.
В 1956 году уроженец Берлина, писатель и журналист Роберт Юнгк опубликовал книгу «Ярче тысячи солнц», первую научно-популярную работу о развитии ядерного и термоядерного оружия. Эта книга писалась как «личная» история и была основана на интервью со многими физиками, которые непосредственно участвовали в событиях того времени.
Позиция Юнгка по германской ядерной программе вполне ясна. Основываясь на интервью, взятых, в частности, у Вайцзеккера и Гейзенберга, он показал сильный контраст между работой немецких физиков под властью нацистов и работой физиков из стана Союзников, которые трудились в относительном мире и спокойствии в Нью-Мексико:
Кажется парадоксальным, что немецкие физики-атомщики, живя в условиях свирепой диктатуры, старались не допустить создания атомного оружия, в то время как их коллеги в демократических странах, не подвергавшиеся никакому давлению сверху, за очень небольшими исключениями, на производстве этого оружия сосредоточили всю свою энергию.
Этими словами Юнгк словно вторит Вайцзеккеру, который, будучи интернирован в Фарм-Холле, пытался найти причину, почему немецким физикам не удалось сконструировать даже рабочий ядерный реактор. Вайцзеккер в своем Lesart породил идею, согласно которой немецкие физики могли бы создать атомную бомбу, если бы действительно этого хотели, но просто отказались из моральных соображений.
На момент выхода книги Юнгка, Гейзенберг также стал сторонником этого Lesart. Он опубликовал в научных изданиях ряд статей, в которых выстраивал схожую аргументацию.
Такой тезис резко контрастировал с мнением Гаудсмита, высказанным им в своих мемуарах, посвященных его участию в миссии «Алсос» во время войны. Эта книга вышла почти на 10 лет раньше, в 1947 году. В книге «Алсос» Гаудсмит доказывает, что неудача постигла немецких физиков в основном потому, что они были недостаточно компетентны, и потому, что «наука при фашизме находилась на уровне, несравнимом с уровнем науки в демократических странах, и, со всей вероятностью, не могла бы достичь такого уровня».
Историк Марк Уолкер назвал две эти противоположные интерпретации «апологетическим тезисом» и «полемическим тезисом». Апологетический тезис выразился в Lesart, оформленном в Фарм-Холле и прокомментированном в книге Юнгка, а также разработанном в недавно написанном сочинении журналиста Томаса Пауэрса «Война Гейзенберга». В этой книге подразумевается сознательный саботаж со стороны немецких физиков и содержится интерпретация, созвучная темам пьесы «Копенгаген», за которую Майкл Фрейн получил премию «Тони»[210]. По мысли Уолкера, немецкие физики делали все от них зависевшее, чтобы не дать в руки Гитлеру абсолютное оружие. Это апологетический тезис, так как, согласно Уолкеру, он пишет об «оправдании за необходимость разрабатывать экономические и военные способы применения ядерного распада на пользу нацистского правительства в годы Второй мировой войны, другими словами, за аполитичное, безответственное и, как некоторые добавят — за аморальное бытие».
Бор, прочитав книгу Юнгка, написал, но так и не отправил письма, в которых припоминал, при каких обстоятельствах проходила их копенгагенская встреча с Гейзенбергом в 1941 году (об этом мы рассказывали в главе 4). С тех пор не прекращаются споры об этих переговорах, несмотря на то что уже в 1993 году были опубликованы фарм-холлские беседы, в 2001 году — письма Бора, а в 2003 году — переписка Гейзенберга с женой Элизабет. Вероятно, споры так и продолжатся, поскольку не найдена какая-либо иная убедительная историческая документация, которая позволила бы поставить точку в этом диспуте. Сомнительно, что такая документация вообще существует. Завершая эту историю, вновь предоставим слово Уолкеру:
Почему после войны создавались и пропагандировались мифы и легенды об активном сопротивлении Гитлеру? Очевидно, потому, что существовали факты, о которых хотелось забыть. Научную работу, как и любое другое занятие, можно политизировать. В целом, ученые не превосходят в моральном отношении обычных людей, как и не уступают им. Наконец временами — как, например, при национал-социализме в годы Второй мировой войны — не бывает ни простых вопросов, ни простых ответов.
Со временем Юнгк осознал, что немецкие физики, у которых он брал интервью, не просто ввели его в заблуждение, но даже обманули. Он чувствовал, что его использовали, чтобы пропагандировать «одну легенду».
К 1962 году в американском я дерном арсенале насчитывалось более 27 000 стратегических и нестратегических боеголовок, что превышало советский арсенал более чем в 8 раз. Американская внешняя политика оставалась исключительно воинственной, и государственные мужи, имевшие теперь в руках такой раздутый арсенал, еще более демонстративно «играли мускулами» перед всем миром. Советское испытание РДС-220 («Царь-бомбы») в октябре 1961 года продемонстрировало способность создавать еще более разрушительное термоядерное оружие (трехступенчатая «Царь-бомба», взрыв которой составил 50 мегатонн в тротиловом эквиваленте, стала самым мощным из испытанного когда-либо оружия)[211], но это никак не отменяло американского численного перевеса.
