Книга 1812. Фатальный марш на Москву - Адам Замойский

В корпусе Нея на тот момент насчитывалось не более шести тысяч вооруженных солдат, но за ним следовали, по крайней мере, вдвое больше отставших от своих частей и гражданских. Маршал продвигался по дороге, усеянной обычными приметами отступления, но на следующее утро за Корытней обнаружил, что проходит мимо поля недавнего сражения. А во второй половине дня 18 ноября сам нос к носу столкнулся с Милорадовичем, который, не сумев захватить принца Евгения, а потом Даву, твердо вознамерился в третий раз шанса своего не упустить.

Генерал отправил к Нею офицера с белым флагом и с предложением сдаться, но тот запиской известил русских, что маршалы Франции в плен не сдаются.[176]. Затем Ней развернул войска, открыл огонь из шести оставшихся пушек и предпринял фронтальную атаку на русские позиции. Французы действовали с таким élan (порывом), что едва не смяли перегородившие им путь русские пушки, однако залпы картечи и контратака русской кавалерии и пехоты заставила храбрецов Нея отойти. Ни мало не смутившись, Ней бросил войска на второй приступ, и колонны его с несгибаемой решимостью продвигались вперед и вперед под градом картечи. То была «битва гигантов», как описывал виденное генерал Уилсон. «Целые шеренги падали только с тем, чтобы их сменили следующие, идущие умереть на том же самом месте», – выражал мнение один русский офицер. «Bravo, bravo, messieurs les français! – едва не аплодировал Милорадович, обращаясь к одному взятому в плен офицеру. – Вы только что с поразительным напором атаковали горсткой людей целый корпус. Невозможно выказать большую храбрость».

Но не прошло много времени, как французы вновь были отброшены. Полковник Пеле, находившийся в передних рядах своего 48-го линейного, получил три ранения и стал свидетелем фактического расстрела полка. От шестисот человек соседнего 18-го линейного полка остались пять или шесть офицеров и двадцать пять или тридцать солдат, к тому же в атаке он лишился своего орла. 4-й линейный полк Фезансака потерял две трети активных штыков. Вольдемар фон Левенштерн, наблюдавший за происходившим боем с русских позиций, поскакал в ставку Кутузова объявить, что к ночи Ней будет захвачен в плен{759}.

Однако сорокатрехлетний сын бочара из Лотарингии не принадлежал к числу тех, кого легко взять. Раздражительный и своевольный, Ней пришел в бешенство, поняв, что Наполеон предоставил его своей собственной судьбе. «Этот в – к бросил нас, он пожертвовал нами, чтобы спастись самому. Что теперь делать? Что с нами станется? Всему п…ц!» – бушевал маршал. Однако его верность императору вовсе не пошатнулась. И пусть он не был самым проницательным из маршалов Наполеона, Нея с полным на то правом можно назвать находчивым и, уж конечно, храбрейшим. После совещания с генералами, он решил обставить русских путем переправы через Днепр, протекавший более или менее в параллель с дорогой в некотором отдалении от нее, а потом двинуться на Оршу по другому берегу, обходя, таким образом, Милорадовича и превращая реку в преграду между собой и русскими.

Демонстративно устраиваясь на ночь, Ней отправил польского офицера разведать берега Днепра в поисках подходящего для перехода реки места. Когда таковое отыскалось, в ту же ночь, не пожалев усилий для разведения костров на бивуаке в стремлении убедить неприятеля, что там находится весь корпус, Ней увел остатки сил – не более двух тысяч человек – с тракта Смоленск-Орша в лес к северу от него. Марш был изматывающим и трудным, в особенности из-за оставшихся пушек и максимума снабженческих фур, каковые только удалось протащить по глубокому снегу.

«Никто из нас не представлял себе, чем все обернется, – вспоминал Раймон де Монтескью-Фезансак. – Но одно присутствие рядом маршала Нея вселяло в нас уверенность. Не зная, что он намеревался или что в состоянии сделать, мы понимали: он что-нибудь да сделает. Его уверенность в своих силах не уступала доблести. Чем сильнее опасность, тем больше решимость, а когда он делал выбор, то уже не сомневался в исходе. И в тот момент лицо его не выдавало ни нерешительности, ни тревоги.

Все глаза обратились на него, но никто не отваживался задавать ему вопросы»{760}.

Французы скоро заблудились и утратили ориентиры, но Ней заметил овражек, который принял за русло реки. Раскопав снежные заносы, они наткнулись на лед, а пробив его, установили направление течения и поняли, куда идти. Так, в итоге, остатки корпуса вышли к Днепру, скованному ледовым покровом, который был способен выдержать вес рассредоточенных людей и лошадей, но не давление больших скоплений или пушек с их упряжками.

Солдаты начали переход, сохраняя дистанцию между собой, пробуя лед впереди ружейными прикладами, если он издавал зловещий треск. «Мы скрупулезно скользили один за другим, страшась оказаться проглоченными льдом, когда тот потрескивал с каждым нашим шагом. Мы шли между жизнью и смертью», – описывал эту переправу генерал Жан-Даниэль Фрейтаг, в то время бывший еще полковником и командиром 129-го линейного полка[177]. Добравшись до другого берега, они очутились перед необходимостью выбираться на крутой и скользкий косогор. Фрейтаг тщетно силился преодолеть преграду, досадуя на собственную беспомощность, но тут Ней заметил его и, срубив саблей деревце, протянул полковнику ствол и вытянул его.

Кое-кто из всадников, а за ними и легкие повозки пересекли русло, подавая пример остальным, но ослабляя лед в процессе. Кучера других повозок, в том числе и нагруженных ранеными, тоже рискнули, но раздался громкий треск, и они провалились в образовавшиеся полыньи. «Всюду виднелись несчастные, очутившиеся по грудь в ледяной воде среди льда с их лошадьми, умолявшие товарищей помочь им, чего те не могли сделать без риска обречь и себя той же незавидной судьбе, – вспоминал Фрейтаг, – крики и стоны их разрывали сердца, которые уже перенесли столь много от наших собственных бед»{761}.