Книга Дети земли и неба - Гай Гэвриэл Кей

Она осеклась.

Он видел, как она подыскивает слова, ей явно необходимо было это сказать, и поэтому он сказал это за нее. Кажется, он сумел это сделать.

Закончив смеяться, он улыбнулся, потом сказал серьезно:

— Любовь моя, ты не можешь уехать отсюда, с этого острова, уйти со своего поста. Это твое законное место, ты здесь необходима. Тебя привели в твою гавань.

Она прикусила губу. Он уже видел, раньше, как она это делала.

— Ты сможешь это принять? — спросила она. — Ты понимаешь?

— Я понимаю, — ответил он, — что если бы я попытался увезти тебя от этого, если бы я каким-то образом не позволил тебе остаться здесь, то с моей стороны было бы наглой ложью утверждать, что я люблю тебя.

— Ты… нет, речь ведь идет и о твоей жизни тоже, Перо! Ты поедешь ко дворам правителей, в города, к могущественным людям. В Родиас и к Патриарху! Не смейся надо мной, не отрицай этого!

Он покачал головой.

— Никогда не знаешь, как…

— Я знаю! — твердо сказала Леонора. — Я видела твои рисунки. Я… я была первой?

— Да, ты первая.

— Хорошо, — сказала она. — Мне это нравится.

— И ты — первая женщина, которую я полюбил.

— Это мне тоже нравится. Если ты можешь принять… если ты…

— Я буду довольствоваться тем, что знаю — ты здесь, и я тебе не безразличен. Что мне позволено приезжать к тебе, и ты мне будешь рада.

— Рада? — повторила она. — Посмейте уехать слишком надолго, тогда посмотрите, как вас тут встретят, синьор. Мы… мы сможем построить тебе мастерскую. Как тебе кажется, ты смог бы работать здесь?

— Это будет зависеть от того, позволят ли мне хорошо выспаться ночью.

Леонора рассмеялась. Мир приобрел новый вкус, в ее сердце зародилось чувство, которое может дарить радость.

— Говорят, что воздух здесь полезен для сна. Что касается остального, то мы посмотрим, да?

— Это дозволено? Чтобы мы это сделали?

Она улыбнулась.

— Сегодня вечером и завтра утром я буду молить Джада о прощении.

— А я? Мне это можно?

— Я помолюсь и за тебя.

— Тогда — да, я бы хотел иметь здесь студию.

— Я даже могла бы дать тебе работу, — сказала Леонора, и он увидел (так как ее лицо уже стало для него священной книгой), как в ней вспыхнула искра. — Ты мог бы создать для нас фрески? В святилище?

— Вы можете позволить себе оплатить мой труд?

— О! А какой у вас гонорар, синьор Виллани?

Он рассмеялся — про себя.

— Если честно, я пока не знаю, — ответил он.

Она приложила к его губам два пальца, просто для того, чтобы это сделать. Потому что могла это сделать.

— Скажешь мне, когда будешь знать.

— Я должен вернуться в Серессу. Чтобы отчитаться перед Советом и написать портрет герцога, если его предложение еще в силе. Потом посмотрю, что будет дальше.

— Он сдержит свое слово, — сказала она.

— Ты, кажется, хорошо разбираешься в таких делах.

Она приподнялась, а потом легла на него сверху, и поцеловала его, держа руки у него на груди, ее рот прижался к тому месту, которого только что касались ее пальцы.

— Я — Старшая Дочь Джада на острове Синан. Я многое знаю.

Она не могла знать наверняка, никто из нас не может, но в этом случае многое из того, о чем она говорила ему в тот день, когда они лежали вместе в первый раз из многих таких же на протяжении долгих лет, купаясь в нежности, оказалось правдой.

Виллани Младший, как он называл себя, чтобы почтить память отца, рисовал портреты трех герцогов Серессы для палаты Совета, и еще многих выдающихся граждан и гражданок этого города. Он написал портрет нового, молодого короля Феррьереса, год прожил при его дворе и его щедро наградили. Еще полгода он провел в Обравиче, нарисовал знаменитый портрет императора Родольфо в преклонных годах, а потом его сына и наследника.

Он создал фрески за алтарем в главном святилище Родиаса, и написал три портрета Верховного Патриарха за много лет. А затем, когда он начал отдавать большее предпочтение скульптуре, его известность в этом виде искусства стала еще большей, и ему, в конце концов, заказали изваять статую великого Патриарха для его гробницы.

После того, как во время гражданских возмущений были разрушены гигантские статуи у подножия парадной лестницы во дворце Серессы, именно Виллани приехал домой, чтобы создать им замену, и его статуи до сих пор стоят там. И он создал мемориальный бюст герцога Риччи, когда тот скончался в очень преклонном возрасте, спокойно прожив свои последние годы на острове в лагуне.

Он также, позже, сделал статую и мемориал герцога Орсо Фалери, который правил Серессой много спокойных лет после того, как уладил неприятности, возникшие после опрометчивого покушения на жизнь посла республики-соперницы, в Обравиче.

На протяжении многих лет у Виллани вошло в привычку каждую осень возвращаться в Дубраву, где жили его близкие друзья, и выполнять там много заказов. Во время этих визитов он жил в апартаментах, отведенных ему вместе с мастерской на острове Синан. Остров стал известен в мире джадитов, как место паломничества. Люди приезжали туда поклониться реликвиям Благословенной Евдоксии и попросить у них исцеления, а также увидеть тамошние фрески, которые один летописец назвал «бессмертным искусством». Виллани написал их в маленьком святилище обители, вокруг верхних стен.

Его первая великая скульптура тоже была создана на острове, это было знаменитое изображение женских рук, сложенных в знак солнечного диска, ее установили перед алтарем, и всегда освещали свечами со всех сторон.

И, много лет спустя (но недостаточно, потому что нам никогда не позволено прожить достаточно), он высек барельеф на могиле Леоноры Валери Мьюччи, Старшей Дочери Джада на острове, которая обрела вечный покой в том святилище, у западной стены, возле которой всегда лежат цветы и горит свет. Приплывающие сюда путешественники часто говорят, что ее лицо, изображенное на этом барельефе, несомненно, создано с любовью.

Ей было дано прожить больше двадцати лет на Синане, и ее жизнь, как она чувствовала — все время, до самого конца, — была наполненной, поразительной, благословенной. Она заболела летней лихорадкой, такое случается. Леонора Валери умерла в окружении друзей, на земле святой обители, которую сделала важным местом для всего мира. Она ушла к своему богу, окруженная любовью и восхищением, довольная выпавшей ей судьбой.

В конце у нее было два повода для печали, два отсутствующих человека. Одним был ребенок, которого она никогда не видела, и за которого никогда не прекращала молиться, каждое утро и каждый вечер, всю жизнь. Другим был мужчина, который должен был опять приехать сюда (он написал из Родиаса), чтобы провести вместе с ней осень, как он всегда старался делать — и которому теперь предстояло узнать, что ее больше нет.