Книга Лестница в небо. Диалоги о власти, карьере и мировой элите - Михаил Хазин

«…очень неточно было бы утверждать (как часто делается), что ничтожное безоружное меньшинство с помощью насилия — криков, топота и так далее — успешно срывало лекции, в то время как подавляющее большинство голосовало [без насилия) за нормальную процедуру обучения… На самом же деле в подобных случаях происходит нечто намного более серьезное: большинство недвусмысленно отказывается использовать свою власть и „пересилить” смутьянов; университетские занятия срываются, потому что никто не желает защищать статус–кво ничем, кроме поднятой в голосовании руки. Университеты столкнулись с „огромным негативным единством"… Все это доказывает лишь то, что меньшинство может обладать намного большей потенциальной властью, чем предполагают подсчеты голосов в опросах общественного мнения. Бездеятельно наблюдающее большинство, развлеченное перепалкой между профессором и студентом, на самом деле уже стало тайным союзником меньшинства. (Нужно только попробовать вообразить, что бы случилось, если бы один или несколько безоружных евреев в Германии накануне Гитлера попробовали бы сорвать лекцию профессора–антисемита, — и тогда станет ясна вся нелепость разговоров о крошечных "меньшинствах активистов".)» [Арендт, 2014, с. 49-50).

Оказывается, успешность применения насилия зависит от того, обладает ли применяющий его уже какой‑нибудь властью. Когда «активисты» пользуются молчаливой поддержкой большинства, насилие работает; когда же большинство настроено против, применивший насилие будет тут же уничтожен ответным насилием. Вот почему революции и мятежи редко бывают успешными. Насилие вовсе не порождает власть; наоборот, лишь приобретя власть, можно успешно применять насилие [630].

Практик. Напомню, что один из самых великих практиков революции Ленин объяснял, что революционная ситуация включает в себя три главных момента: невозможность «низов» жить в ухудшающихся условиях, невозможность для «верхов» управлять ситуаций по–старому (коротко: «низы» больше не могут терпеть, а «верхи» — управлять), при резко усугубляющихся противоречиях. Но этого для революции мало! Для революции еще нужна революционная партия! А вот тут есть один небольшой практический момент: все революционные партии во всех революциях в качестве руководителей, неявных, а подчас даже и явных, включали в себя представителей правящих групп1.

Теоретик. Выяснив (скорее не для себя, а для читателя), что различие между властью и насилием до сих пор никто не замечал, Арендт дает свое определение власти, фиксируя совершенное открытие:

«Власть (power) соответствует человеческой способности не просто действовать, но действовать согласованно. Власть никогда не бывает принадлежностью индивида; она принадлежит группе и существует лишь до тех пор, пока эта группа держится вместе. Когда мы говорим о ком‑то, что он „находится у власти", мы на самом деле говорим, что некоторое число людей облекло его властью действовать от их имени. В тот момент, когда группа, от которой первоначально произошла эта власть (potestas in popolo — без народа или группы нет власти), исчезает, исчезает и „его властьВ обыденном языке, когда мы говорим о „властном человеке" или о „властной личности", мы используем слово „власть" метафорически — на самом деле имеется в виду „мощь" (strength)» [Арендт, 2014, с. 52].

Как видите, это почти слово в слово наша концепция Власти («к власти рвутся бандой»), в которой не хватает лишь главного — ответа на вопрос, за счет чего группа «держится вместе». Удивительно, но до Арендт понимание, что власть есть свойство группы, а не индивида, совершенно не встречалось в теории Власти; вот почему мы называем арендтовское определение власти как группового феномена открытием.

А как же насилие? Насилие оказывается всего лишь инструментом, «мощью», «властностью» (можно добавить и «агрессивностью»), который может принадлежать отдельному индивиду, но совершенно не гарантирует ему места во власти:

«Мощь (strength)… свойство, присущее объекту или лицу, принадлежащее их характеру, способное проявляться по отношению к другим вещам или лицам, но в сущности от них не зависящее. Мощь даже наимощнейшего индивида всегда могут одолеть многие, которые часто лишь для того и объединяются, чтобы разрушить чью‑то мощь — именно из‑за ее особой независимости» [Арендт, 2014, с. 52].

Новое (по отношению ко всем предшествующим теориям) понимание власти позволяет Арендт с легкостью разрешить непреодолимое для других противоречие: как могут в XX веке, создавшем оружие массового уничтожения (артиллерию и авиацию), происходить успешные революции? Ведь в руках государственной власти — вся мощь армии, авиации и флота, а в руках революционеров — только «булыжники и винтовки»?

«С самого начала века теоретики революции говорили нам, что шансы революции значительно уменьшаются в соответствии с ростом разрушительной силы оружия, находящегося в исключительном распоряжении правительства. Но история последних семидесяти лет с ее невероятным перечнем успешных и неуспешных революций говорит о другом…» [Арендт, 2014, с. 56).

Все дело в том, что революции побеждают не с помощью насилия, а с помощью власти:

«В споре насилия с насилием превосходство правительства всегда было абсолютным; но это превосходство длится лишь до тех пор, пока в неприкосновенности сохраняется властная структура правительства, т. е. пока приказы исполняются, а войска или полицейские силы готовы пустить в ход оружие… Когда приказы не исполняются, средства насилия становятся бесполезны; а вопрос об исполнении приказов решается не отношением „приказ — повиновение", но мнением и, разумеется, числом тех, кто это мнение разделяет» [Арендт, 2014, с. 57].

Когда у правительства есть тяжелое вооружение, а у революционеров только коктейли Молотова, революции все равно иногда побеждают, потому что на сторону революции переходит Власть. Арендт анализирует события 1968 года именно как пример «разрушения власти» бюрократии, проявившейся при совершенно не претендовавшем на власть выступлении студентов, и обратного «собирания власти» де Голлем, договорившимся о поддержке армии и пошедшего на уступки профсоюзам.

«Никогда не существовало правительства, которое бы опиралось исключительно на насилие», — констатирует Арендт и приводит в пример Вьетнам (сегодня мы бы прибавили сюда Афганистан и Ирак): подавляющее преимущество американцев в тяжелом вооружении не обеспечило им установление прочного оккупационного режима.

«Насилие всегда способно разрушить власть; из дула винтовки рождается самый действенный приказ, приводящий к самому немедленному и полному повиновению. Но родиться оттуда власть не мажет никогда» [Арендт, 2014, с. 63].