Книга У стен недвижного Китая - Дмитрий Янчевецкий

Рано утром мы усаживаемся в маленький служебный вагон и едем в нем уже без пересадки вплоть до Пекина. Местность идет ровная. Всё пашни и поля. И, что странно: хотя почва здесь известна своим плодородием, но она не похожа на наш чернозём, а какая-то желтоватая, видимо, сильно удобрена. Изредка виднеются рощи, точно на картинке писанные. Не знаю почему, мне здешние деревья показались особенно красивыми, развесистыми, тенистыми. Что в особенности бросается в глаза здесь, – это множество могил. На каждом миниатюрном польке, владелец непременно отводит уголок для своих предков. Уголки эти приметны издали, так как могилы обыкновенно находятся под сенью деревьев.

Таким образом, все рощицы, во множестве видневшиеся кругом, представляли из себя не что иное, как кладбища. Кроме того, виднелись тысячи могил и без деревьев. Куда глаз ни направлялся, везде картина была одна и та же – желтоватая равнина, местами покрытая снегом, и на ней могилы. Всё это бесконечное пространство изредка пересекали оросительные каналы.

Около полудня приезжаем на ст. Кабандза, резиденцию начальника железной дороги, барона Роопа. Дорога от Инкоу до Шанхай-Гуаня находилась тогда в нашей власти. Со времени войны, как ее занял генерал Церпицкий, так она у нас и осталась. Очень приятно было ехать по ней. Точно в России. Выйдешь где на станции, везде видишь наших солдат железнодорожного батальона. Начальники станций, все служащие – всё наши русские. И где же это? В Китае, недалеко от Пекина. Чудеса да и только!

– Станция Кабандза! – объявляет бравый унтер-офицер и открывает дверку нашего вагона.

Нас встречает добрейший и любезнейший барон Рооп. Вещи подхватывают солдаты железнодорожные, и мы направляемся в дом.

Дорога от Шанхай-Гуаня на Инкоу построена англичанами. Когда она перешла временно в наши руки, ее очень быстро Рооп отремонтировал, восстановил, и теперь она отлично работала и приносила хороший дивиденд. Даже сами англичане отдавали должное нашему железнодорожному батальону. Они прямо-таки удивлялись, как, в столь короткое время, разрушенную дорогу возможно было привести в такое состояние, чтобы она давала доход. Ведь не надо забывать, как ничтожны были наши средства. Ни мастерских, ни материала. Мне рассказывали, что даже в английских газетах были заметки, в которых расхваливался порядок на нашей ветке, от Инкоу до Шанхай-Гуаня, и порицалось движение на их дороге, от Шанхай-Гуаня к Пекину. Так, на нашей дороге шел в поезде вагон-ресторан, а на английских – нет, и, когда я спросил английского начальника дороги, почему нет, он спокойно ответил: «Такой вагон места занимает много, а доходу не приносит».

В Кабандзе встретили мы праздник Рождества Христова очень весело. Со всей нашей ветки собрались сюда офицеры. Всё молодежь веселая, дельная, умная, молодец к молодцу. Здесь я значительно пополнил свой «Сборник рассказов очевидцев о Китайской войне». Большинство офицеров участвовали в делах с китайцами и записывали свои впечатления. Описания их отличаются правдой и жизненностью. Еще раньше, в Порт-Артуре, я достал 4 рукописи, в Мукдене – 5. Таким образом, у меня уже составился порядочный сборник.

Далеко за полночь перебрались мы в наш вагон и утром, чуть свет, едем дальше. Погода отличная; солнце далеко освещает окрестности. Влево тянется все та же бесконечная равнина и те же поля. Виднеются деревни, хутора. Все они обсажены кудреватыми деревьями. Вереницы жителей, снующих по делам из одной деревни в другую, сливаются вдали в сплошные черные полосы. Оживление большое.

Вправо близехонько видны горы. Дорога то приближается к их подножью, то удаляется. Говорят, вдоль этих вершин где-то тянется Великая Китайская стена. Пока ее не видно. Впервые мы встретимся с ней в Шанхай-Гуане.

Проезжаем обширную деревню. Китайцы, в своих характерных синих костюмах, спокойно стоят и смотрят на нас. Едем медленно. Я вглядываюсь в их лица. Ни у кого из них не вижу выражения удовольствия или удивления. Напротив, замечается скорей какая-то насмешка, озлобление. Да оно, ежели вникнешь в дело, и понятно. Китайцы необыкновенно почтительно относятся к могилам своих предков, и, как уже я говорил, каждый из них отводит на своем поле уголок для кладбища. И вот, эта самая дорога на пути своем уничтожила множество могил. Положим, она платила владельцам земель, но ведь неприятное-то чувство осталось. По моему мнению, в этом кроется главная причина неудовольствия китайцев против дороги. Кроме того, во многих местах, как я заметил, дорога перерезала, крайне неудобно для жителей, их поля и деревни. В столь густо населенной местности этого избегнуть невозможно, но китайцам-то от этого не легче. Сообщение между жителями затруднилось, а также и уборка полей.

Что дальше едем, то население становится гуще. Вон по обе стороны дороги тянутся широкие канавы, покрытые тонким льдом. Множество народа занимается, точно дети, ловлей малюсеньких рыбок. Они пробивают палками лёд и ловят рыбёшку руками и чашками. Здесь именно тянется та равнина, которую китайцы в прошлом году, во время военных действий, затопляли водой из оросительных каналов.

Опять проезжаем деревню – длинная-длинная. Домики всё каменные, строены на один манер, с крошечными двориками, обнесенными кирпичными стенами. Окна бумажные, много изодранных. Повсюду еще заметны следы войны. Дальше опять тянутся поля и поля. Вот, на одном квадратике, с осьмушку десятины величиной, стоят три развесистых дерева, а между ними виднеются могилы. Они не такие, как у нас, а высокие, в рост человека. Гробы не опущены в яму: а, напротив, поставлены на высокой куче земли и сверху тоже присыпаны землей. Бока же почти все торчат наружу. У богатых могилы еще выше, в виде куполов, и заметны издалека.

Конечно, в Китае много чего смешного, странного и нехорошего, но много есть, чему не мешало бы нам и поучиться. Я уже не говорю о том, что некоторые произведения искусств у них стоят испокон веков на вершине недосягаемого для нас совершенства. Так, бронза, фарфор, произведения из лака, тушь, вышивки, изделия из слоновой кости, камня и многие другие. Но всё это сравнительно мелочь. Что меня больше всего удивляет, и перед чем я в особенности преклоняюсь, это – та высокая степень совершенства, до какой достигло земледелие в Китае. Да ведь оно и понятно.

Китаец обрабатывает землю пять тысяч лет. За это время, конечно, он мог чему-нибудь научиться и что-нибудь выработать. И, глядя на их пашню, которая стелется перед моими глазами, теряясь в дали, – невольно думается мне: «Мы хвастаемся иногда урожаями нашего юга. Говорим, урожай был сам-20—30,– да при таком урожае китаец с голоду бы помер. У него так мало земли, что ему необходим урожай сам-200—300, и он получает его. Покосов, как уже я говорил, у него нет, так как он слишком дорожит землей, а кормит скот соломой чумизы, которой и собирает до 5000 пуд. с десятины. Выписываем же мы разных хозяев, и по маслоделию, и по землепашеству, и огородников, и садовников – из разных стран. Посылаем нашу молодежь учиться во все концы света, но только не в Китай. А между тем у него-то нам бы и позаимствовать.