Книга Россия – наша любовь - Виктория Сливовская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Сложно обойти молчанием еще один очень важный вопрос, который мы лишь обозначили, когда писали о женах умерших писателей и о наших друзьях, тесно связанных с русской литературой, историей и культурой. В основе нашей любви к России было постоянное восхищение ее достижениями, как прошлых веков, так и современности. В нашем отношении к корифеям XIX и начала XX веков всегда было что-то очень личное, благодаря чему нам, по крайней мере, не приходится краснеть. Написав кучу рецензий, статей, отчетов, сообщений в коллективных изданиях, сделав много переводов на родной язык и, наконец, издав несколько собственных книг, мы не только получали ученые степени, но и все время осознавали, какое большое счастье выпало на нашу долю – работа приносила нам радость. Это огромное благо любить то, чем вы занимаетесь на протяжении всей своей взрослой жизни. Именно с ним неразрывно связаны все прекраснейшие русские, встретившиеся нам на пути.
Возможно, такое сугубо личное отношение к героям наших исследований привело к тому, что сегодня нам нечего стыдиться того, что было нами опубликовано. В самых первых наших работах нет недостатка в наивном восприятии, определенной беспомощности, многое написанное, как это обычно бывает, уже успело устареть, стали известны новые факты, неизвестные документы и ранее недоступные источники. Наши «отношения» с прошлым – это уже перевернутая страница. И не нам о ней судить.
Среди наших многочисленных «дальних знакомых» XIX и XX веков мы хотели бы обратиться к трем важным фигурам, которые, как и наши «приятели-москали», повлияли на наше мышление, наше отношение к миру и той действительности, в которой нам довелось жить. Хотя они так отличаются друг от друга, их объединяют независимость суждений, талант и… порядочность в сочетании с тем, что мы привыкли называть просто добротой.
Вот наши избранники из множества других: Антон Чехов, Александр Герцен и Сократ Старынкевич. Первый – прозаик и драматург, второй – публицист, мыслитель и общественный деятель, и, наконец, третий – генерал и сановник, президент (городской голова) Варшавы в мрачные времена Апухтина и Гурко, основных русификаторов Привислинского края.
Мы знакомились с их жизнью и наследием, и чем больше мы узнавали о них, тем больше росло наше восхищение ими. Вбирая в себя часть их мыслей, мы многому научились от них и рано осознали, что у нас нет шансов сравняться с ними.
* * *
Чехов, известный своей исключительной скромностью, жил с убеждением, что о нем забудут через десять или двадцать лет после его смерти. Между тем, ему была дарована долговечность – он не только не был забыт, но и его популярность среди читателей и критиков стала расти, поэтому его произведения постоянно переиздаются по всему миру, ставятся на разных сценах и по-разному воспринимаются и интерпретируются. Поразительно – его тихий голос затмил громогласного стентора Максима Горького, долгие годы массово боготворимого по всему миру. И не только его. Несомненно, к автору «Лошадиной фамилии» и «Палаты № 6», «Трех сестер» и «Дяди Вани» притягивает мастерство писателя и чувство сцены. Также при всей непосредственности выражения в Чехове восхищает его удивительная загадочность в сочетании с гармонией творчества и жизненной позиции. При всей простоте и искренности, при отсутствии желания быть открытым в том, что он писал – в прозе, пьесах и переписке, – к нему влечет таинственность. Казалось бы, он весь виден как на ладони, а в то же время неуловим. Он избегал морализаторства, но при этом заставляет думать и соглашаться с его выводами.
Будучи писателем и исключительно понимающим человеком, он также умел проявить твердость, когда считал это необходимым; он не склонялся ни к одному из общественно-политических направлений, стоял в стороне от текущих игр и в то же время руководствовался неизменными этическими принципами на протяжении всей своей жизни, для чего ему не нужны были ни церковь, ни политика. Лишь однажды он продемонстрировал свое отвращение ко всякого рода национализму. Во время знаменитого дела Дрейфуса, офицера еврейского происхождения, обвиненного во Франции в шпионаже в пользу Германии и невиновно приговоренного к каторжным работам, он встал на сторону Эмиля Золя и поддержал его открытое письмо «J’accuse» («Я обвиняю»), направленное против антисемитской волны, достигшей в т. ч. и Россию. Более того, на этом фоне он разорвал давние узы дружбы, связывавшие его с Алексеем Сувориным, издателем влиятельной газеты «Новое время». Он сделал это без претенциозной фальши, спокойно, с несомненной решимостью – неизменной отличительной чертой его позиции как человека и художника.
* * *
Александр Герцен – «дитя сердца» – внебрачный сын богатого русского помещика и бедной немки – был прекрасно образован, мог вести спокойную и благополучную жизнь. Зачем ему было бунтовать против царившего беззакония николаевской эпохи? Зачем защищать боровшихся за независимость поляков сначала с помощью манифестаций, а затем открыто сражавшихся в преждевременном, по его мнению, восстании 1863 года?
У него была насыщенная жизнь, полная неожиданностей, радостей и разочарований, он любил, был любим, брошен и впутан в сложную семейную жизнь. Вершин славы он достиг как издатель «Колокола», который в начале шестидесятых годов XIX века пробуждал Россию от летаргического сна. Его же осуждали за осквернение собственного гнезда и за то, что он выступил в защиту не той стороны. Одни обвиняли его в западничестве, другие – в славянофильстве. В нем видели то радикала, то либерала. Кто-нибудь сегодня, кроме специалистов, знает, кем он был на самом деле? И что он для нас, поляков, сделал, что в его честь даже (!) названы две улицы: в Катовице и Познани (информация из списка почтовых индексов). Но до сих пор не посчитали должным поставить ему памятник ни в Варшаве, ни где-либо еще в Польше. Биография его, написанная нами в серии «Людзе живи» (живые люди) издательства «ПИВ», была опубликована в 1973 году. Я вернулась к этой книге спустя сорок лет и в новой редакции издала ее под своей фамилией. К сожалению, в новом издании книга вышла без иллюстраций, являющихся ее неотъемлемой частью.
* * *
Сократ Старынкевич. Площадь, названная его именем, сохранила свое название, вероятно, только потому что и варшавяне, и депутаты городского совета считают его польским патриотом. И это был русский из плоти и крови, православный, посланный в город на Висле после многих лет военной службы.
Познакомиться с его биографией более подробно нам довелось благодаря выдающемуся варшавянину, многолетнему сотруднику, заместителю директора Исторического
