Книга Из Парижа в Бразилию по суше - Луи Буссенар

Неподалеку от причала, к которому пришвартовался пароход, выстроились дома с колоннадами, образовывавшими крытые аркады, надежно защищавшие пешеходов от солнца и дождя. В большинстве своем построенные из бамбука, схваченного известковым раствором, и крытые черепицей, эти одно- и двухэтажные здания, в которых разместились магазины, выглядели опрятно и весело.

Друзья отправились исследовать набережную, протянувшуюся на целых три километра и являвшую собой самую красивую и самую оживленную улицу Гуаякиля, не в последнюю очередь привлекавшую к себе публику тем, что она была своего рода крупным по местным масштабам торговым центром.

Жюльен, уже посещавший во время своего предыдущего путешествия консульство Франции, расположившееся по соседству с городским колледжем, поделился с Жаком некоторыми сведениями, почерпнутыми им из этого учреждения и касавшимися города, второго по величине в Республике Эквадор, для которой он выполнял роль гигантской лавки, снабжавшей страну иноземными товарами.

– До завоевания Гуаякиль, полное название которого – Сантьяго-де-Гуаякиль, именовался Кулента. Испанцы окончательно подчинили себе этот район двадцать пятого июля тысяча пятьсот тридцать третьего года, в день Святого Якова, в честь которого сей город и был наречен Сантьяго. А Гуаясом – именем, присвоенным здешней реке, – звали одного попавшего в плен к захватчикам кацика – Атауальпу…[256] В общем, этимология местных названий довольно интересна.

– Прекрасная вещь – эрудиция! – восхищенно улыбнулся Жак.

– Но это же известно всему свету, а не только географам!

– Ой, гляди-ка!.. Сколько головных уборов!.. Целые горы шляп!..

– Право же, настоящая ярмарка!.. Впрочем, в городе и его окрестностях развито производство панам и прочих головных уборов[257]. Хотя Гуаякиль, насчитывающий двадцать пять тысяч жителей, процветает все же в основном благодаря каучуку, какао, плодам некоторых пальм и лечебным растениям, являющимся главными статьями его экспорта… Но, мне кажется, я узнаю этот большой дом, обшитый кедром… В нем находится коллеж, а следом за ним, вон там, расположен и французский особнячок с широко открытой для нас дверью, где мы сможем почувствовать себя как дома.

Формальности заняли больше времени, чем предполагали наши французы, – не те, что касались визы, а связанные с получением поступившей на их имя корреспонденции.

Даже на Жюльена, не раз бывавшего в длительных походах, никогда не сваливалась такая груда почты, о Жаке же и говорить нечего. Накопленные за долгие месяцы брошюры, газеты, письма, открытки, телеграммы, проспекты, устаревшие уже пригласительные билеты – с тысячами печатей, с разноцветными марками, с адресами, зачеркнутыми, исправленными, надписанными внизу и с пометкой «Переслать адресату», – были доставлены сюда из Франции, Сибири, Калифорнии, Мексики разными путями – морскими и сухопутными. Двое друзей, странствуя по бескрайним просторам, рекомендовали всем, желавшим поддерживать с ними связь, писать в Гуаякиль, отсюда и хлынувшая на них бумажная лавина, приведшая в изумление даже привыкшего, казалось бы, ко всему консула.

На то, чтобы разложить по группам всю корреспонденцию, едва хватило бы дня, ну а на то, чтобы прочесть ее, потребовались бы многие недели. И Жак предложил пойти на решительный и вместе с тем отчаянный шаг:

– Поскольку меня не мучает, по крайней мере в данный момент, вопрос о том, что происходит под другими небесами, я склоняюсь к мнению, что из подобного бумажного изобилия следовало бы сделать фейерверк.

– Ну нет, – возразил Жюльен, – аутодафе[258] – это, пожалуй, слишком!

– Тогда давай потопим всю эту уйму: воды здесь хватает. Никак не пойму, что мы, черт возьми, сделали им всем такое, что они обрушили на нас подобную громаду!

– Не забывай, от некоторых наших корреспондентов мы ждем с нетерпением любую весточку.

– Да, ты прав!.. От Алексея, например.

– Или от Перро.

– Но что же тогда делать?

– Тебе очень нравится в Гуаякиле?

– Мне?! Мы здесь всего два часа, но я бы хоть сейчас с радостью удрал отсюда.

– В таком случае все проще простого. Тем более что и мне тут тоже не очень-то нравится: оглушающий шум, адская жара, вредные испарения… Сложим в пачки этот бумажный ворох, погрузим все на пароход, переправимся на левый берег реки, где нас поджидают наши спутники, поставим палатку и поживем два-три дня вдали от грохота, исторгаемого этим экзотическим чудо-городом.

– Браво! Твой план великолепен, и я предлагаю немедленно приступить к его осуществлению.

Сказано – сделано! И в тот же вечер двое друзей, комфортабельно устроившись в полотняном домике, разбирали при свете свечей, привезенных ad hoc[259] из Гуаякиля, манускрипты, как выразился с иронией Жак.

Впрочем, ему вскоре повезло: порывшись в бумажной куче всего лишь четверть часа, он извлек из нее два больших, связанных тонкой бечевочкой, конверта.

– Из Ричфилда! – воскликнул Жак, разглядев печати.

– Одно письмо – от Алексея!.. Узнаю его почерк!

– Чудесно! А на остальное нам теперь наплевать.

– А другое письмо?

– Клянусь честью, мне незнакома эта потрясающая каллиграфия!

– Ну и буквы! Можно подумать, что адрес написан не ручкой, а веслом.

– Перро!.. Это же Перро! – произнес Жак, вскрыв конверт. – Сей достойный человек взялся за писанину только ради нас!

– Читай скорей…

Жак, любя удобства, сложил из почты некое подобие толстого матраса и, усевшись на него по-турецки, приступил к чтению:

– «Дорогие месье де Клене и месье Арно!

Я не без колебаний решился настрочить это письмо – чтобы поведать вам о нашем житье-бытье.

Месье Алексей сообщил уже подробно в своем послании обо всем, что может вас интересовать, и я не собираюсь вести с вами беседу лишь для того, чтобы добавить кое-что еще к рассказу человека, чье перо нанизывает слово на слово, как уста адвоката или проповедника.