Книга Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество - Виталий Шипаков

Как только Лунь ушел, Маметкул почти что с завистью промолвил:

– Хороший у тебя слуга, мне б такого.

– Никакой Андрюха не слуга, он мой приятель давний. Мы с ним с шляхетскими гусарами рубились, а это воины не чета твоим уланам.

Маметкул обиженно умолк, Иван же принялся кромсать ломтями мясо. Накрыв на стол, он шутливо вопросил:

– За своих бойцов, никак, обиделся, так это зря, на правду обижаться грех. Поляки воины от бога, они наш полк тогда наполовину истребили. Хотя твои уланы тоже ничего, супротив ногайцев с крымцами намного лучше бьются.

– А ты и с ними дрался?

– Я, брат, со всеми воевал, даже с чертом, – насмешливо ответил Ванька, вспомнив подземелье на берегу Двины. – Давай-ка ешь, а то речами сыт не будешь, – предложил он Маметкулу.

И молодые воины, царевич был постарше Ваньки года на три, а то и меньше, навалились на еду с жадностью матерых хищников. Почуяв жажду, Княжич подошел к кадушке, что стояла возле двери, но та была почти пуста.

– Похоже, впрямь придется разговеться, воды-то нет, – сказал он, наполняя кружки из принесенного Лунем кувшина.

– Мне пить вино аллах не дозволяет, – прикрыл ладонью свою чарку царевич.

– А мне Ермак. Уж шибко лихо погуляли мы с Иваном, когда сюда приехали, – признался Ванька, затем насмешливо спросил: – Так что же, так и будем солониною давиться всухомятку?

– Не знаю, – пожал плечами изумленный пленник. Разговор с казачьим атаманом становился для него чем дальше, тем все больше интересен.

– Вот так всегда у нас, каждый раз приходится меж законом и здравым смыслом выбирать.

– И как же вы живете?

– Так и живем – то нельзя, это нельзя, но если очень хочется, все можно. Не сомневайся, пей, татарин, я твой грех перед аллахом на себя беру.

Отчаянно взмахнув рукой, Иван единым духом осушил свою кружку. Маметкул невольно покорился и опасливо, мелкими глотками принялся вкушать дьявольское зелье. Испив хмельного, Княжич погрустнел. Одарив царевича суровым взглядом, он спросил:

– Ну а теперь рассказывай, как друзья мои, Иван и Ян, смерть приняли?

– Да как обычно воины помирают, – с печалью в голосе, но без малейшей робости ответил Маметкул. – Когда мы на реку спустились, они на ноги поднялись и начали стрелять из этих вот пистолей, – кивнул он на так и не прибранное Ванькой оружие. – Карачу чуток поранили да улана одного убили, тогда мурза и повелел их с луков застрелить.

– Стало быть, особо над братами над моими не глумились?

– По крайней мере, я, – уверенно ответил Маметкул. – А мурза?

– А вот об этом сам его спроси, когда поймаешь, – рассказывать о том, как Карача резал голову Кольцо, у отважного ордынца не то, чтоб не хватило мужества, просто это очень походило на пусть и праведный, но все-таки навет.

– Не боись, поймаю, – наливая по второй, заверил Княжич.

Непривычный до вина царевич через меру осмелел от выпитого, а потому довольно дерзко вопросил:

– Зачем меня к себе в покои поселил, теперь придется день и ночь стеречь.

– Ну прямо больше дел у меня нет, – сварливо возразил Иван.

– А отчего же на гулянку не идешь, тебя ж твои казаки звали?

– Не до гулянья мне, устал я очень, да и голова чтото разболелась. Сейчас еще маленько выпьем да ляжем спать.

Выпив второй кубок, Иван разделся до исподнего и улегся на свою лежанку.

– А ежели я в бега подамся, в одних подштанниках за мной побежишь? – не унимался Маметкул.

– До чего ж вы, татарва, народ тяжелый. Всего-то час с тобой беседуем, а надоел ты мне хуже горькой редьки. Уж по самые, как говорится, ноздри угодил в дерьмо, а все хорохоришься. Тебя Кучум после всего, что приключилось, в лучшем случае коней стеречь отправит, – ругнулся Княжич, однако, тяжело вздохнув, признался: – Хотя, мои дела и того хуже.

– Чем же ты царя так прогневил? – удивился Маметкул.

– Не я его, а он меня. Царевы слуги мою женщину убили.

Ошалевший от казачьих откровений, племянник хана приумолк, отрешенно глядя в свой кубок.

– Чего на зелье-то уставился? Хлебай его, коль к нам попал, иначе у нас не выживешь, с ума свихнешься, да спать ложись, утра вечера мудреней, хотя я толком уже не разберу, что сейчас – ночь, утро или вечер, – распорядился Княжич и с насмешкою добавил: – Ты уж не взыщи, царевич, второй лежанки нету, так что на полу располагайся. Полушубок вон возьми, да кунтушом моим укройся.

Уже сквозь сон он неожиданно промолвил:

– А что пути-дороги все тебе отрезаны – это ты, брат, врешь. Назад, оно, конечно, не вернешься, в прошлое вернуться вообще нельзя. Мой наставник, поп Герасим, сказывал, что латиняне или греки, толком уж не помню кто, даже присказку придумали, мол, в одну реку дважды не войдешь, потому как все течет, все изменяется. Но вперед всегда дорога есть.

– И куда же мне идти прикажешь? – печально улыбнувшись, поинтересовался царевич.

– Куда-куда, да на Москву, конечно, али мало вас, татар, царю Ивану служит. Его ближайший человек, Бориска Годунов, с немалой примесью татарской крови, почти как наш Максимка.

– А ты к Кучуму в услужение пойдешь? – вновь усмехнулся Маметкул.

– Мне новые пути искать нет надобности, я дорогою своею с малолетства иду. Моя семья – казачье братство. Меня товарищи, своею головой рискуя, из государева застенка вызволили, вот им и буду до самой смерти служить.

Закончив свою речь, – Княжич отвернулся к стенке и тут же заснул. Спал лихой казак спокойно, безмятежно, он даже не храпел, а лишь слегка посапывал, как маленький ребенок.

Предложение белого шайтана перейти на службу к русскому царю не на шутку растревожило царевича. «А почему б не перейти, ведь урусы веры нашей не касаются, значит, я аллаха не предам». При мысли об измене дяде он лишь скупо улыбнулся. У ордынских ханов зарезать брата, дядю и даже отца ради власти было делом весьма обыденным, так о какой уж тут измене речь. «В дальних странах побываю, посмотрю, как люди там живут,– мечтал изрядно захмелевший Маметкул. – Заодно и огненному бою обучусь». При этой мысли он окликнул Княжича.

– Иван.

– Ну чего тебе? – сразу отозвался чутко спящий Ванька.

– А ты из луков огненных палить меня обучишь?

– Ага, чтоб ты потом в братов моих стрелял?

А я дам слово на казаков руки не поднимать.

– Тогда придется обучить, куда от тебя денешься, – пообещал Иван и с укоризною добавил: – Казаки, Маметкул, тоже разные бывают. Иному вовсе б не мешало напрочь пулей голову снести. Да спи ты, нехристь. Ни днем, ни ночью от тебя покою нету. Завтра же переберусь к Кольцо в обитель, чтоб твоих речей назойливых не слушать. Наградил же пленником господь.