Книга Безымянные культы. Мифы Ктулху и другие истории ужаса - Роберт Говард
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Строй синих продержался несколько минут, а потом распался на куски под нашей стремительной атакой, и мы преследовали их по всей долине. Бой распался на множество отдельных схваток, и всадники в серых мундирах выигрывали их одну за другой.
Мой изможденный конь споткнулся и упал, и я с трудом выбрался из-под него. Оглушенный ударом, я не снял с него седло, а медленно побрел к группе офицеров, которые собрались вокруг высокого всадника, возглавлявшего атаку. Приблизившись, я услышал, как он говорит:
– Господа, похоже, мне перебили выстрелом одно из стремян!
Я улыбнулся непонятно чему и, посмотрев назад, столкнулся лицом к лицу с человеком, которого наконец узнал. Я так и ахнул.
– Вот это да, дедуля! Ты снова молод! Ты моложе меня!
И в это мгновение я все понял. Стиснув кулаки, я замер в ожидании, не в силах ни заговорить, ни пошевелиться. Потом что-то ударило меня в голову. Ослепительно вспыхнул свет, и наступило полное забытье.
* * *
Голос деда все еще звучал у меня в ушах, ослабленный расстоянием, когда я, пошатываясь, поднялся на ноги, а потом прижал ладонь к глубокой ссадине на голове, оставленной подковой гнедого. Меня мутило, и кружилась голова. Дед еще не закончил балладу, а значит, я провалялся без чувств на замусоренном полу конюшни совсем недолго, не больше пары минут. Но за эти минуты я совершил невероятное путешествие в далекое прошлое и вернулся обратно. Я понял наконец, почему меня в детстве преследовали сны о лесистых горах и журчащих ручейках и почему мне так часто являлась прекрасная незнакомка…
Выйдя из конюшни в корраль, я поймал мустанга и оседлал его, не потрудившись даже перевязать рану. Она вскоре сама перестала кровоточить, боль постепенно ушла, и в голове у меня прояснилось. Я быстро пересек долину, поднялся на гору. На буром фоне разросшегося мескита четко вырисовывался обветшалый и покосившийся дом Ормондов. Краска на покоробившихся досках давным-давно облезла от дождя и солнца, рамы потрескались, и стекла, казалось, вот-вот вывалятся.
Я спешился и вошел во двор, огороженный забором из колючей проволоки. Куры, клевавшие что-то на крылечке, с кудахтаньем разбежались в разные стороны, а тощая клокастая собака злобно залаяла на меня. Дверь на мой стук открылась сразу, словно здесь ждали гостя, и в проеме вырос Джим Ормонд, худощавый, сутулый мужчина с ввалившимися щеками, тусклым взглядом и узловатыми руками. Он удивленно посмотрел на меня, так как мы были едва знакомы.
– Мисс Рэчел… – начал я. – Она… Она уже… Я замолчал, не зная, что нужно говорить в таких случаях. Он покачал кудлатой головой:
– Она умирает. С ней доктор Блэйн. По-моему, уже недолго осталось. Тем более она не хочет жить. Все зовет Джоэла Граймса, бедняжка.
– Можно мне войти? – спросил я. – Мне нужно повидать доктора Блэйна.
Даже пришельцу с того света нельзя без разрешения ломиться в комнату умирающей.
– Заходите.
Он посторонился, и я вошел в бедную голую комнатушку. По ней вяло расхаживала женщина со спутанными волосами, а чумазые дети робко выглядывали из-за других дверей. Откуда-то из глубин дома вышел доктор Блэйн и изумленно уставился на меня.
– Какого черта ты здесь делаешь?
Ормонды уже потеряли ко мне всякий интерес и разошлись по своим делам. Я подошел к доктору Блэйну и сказал, чуть понизив голос:
– Рэчел. Я должен ее увидеть.
Моя настойчивость была ему непонятна, но, наделенный природным чувством такта, он не стал возражать. Доктор проводил меня в комнату, и я увидел лежавшую в постели древнюю старуху. Годы не смогли уничтожить ни следов былой красоты, ни жизненной силы этой женщины. Она словно облагораживала все, к чему прикасалась, даже этот нищий и грязный дом. Я узнал ее и застыл как вкопанный. Передо мной была та самая незнакомка, чей светлый образ так часто являлся в моих необычных снах. Она шевельнулась и прошептала:
– Джоэл… Джоэл… Я так долго ждала тебя… Я знала, что ты придешь. – Она вытянула иссохшиеся руки, и я, не говоря ни слова, подошел и сел рядом с постелью. В стекленеющих глазах старухи зажглась такая любовь, что меня бросило в жар. Ее сухие тонкие пальцы ласково сомкнулись на моей ладони, и мне на миг показалось, что молодость вернулась к ней. – Я знала, что ты придешь прежде, чем я умру, – прошептала она. – Смерть не могла тебе помешать. О, эта жестокая рана у тебя на голове, Джоэл! Но твои страдания уже закончились, как через несколько минут закончатся и мои. Ты никогда не забывал меня, Джоэл?
– Никогда, Рэчел, – ответил я и почувствовал, как доктор Блэйн у меня за спиной вздрогнул от удивления, и тогда понял, что говорю не своим голосом. Моими устами говорил другой человек, обращавшийся к своей возлюбленной через бездну лет. Я не видел доктора, но знал, что он тихонько, на цыпочках, вышел из комнаты.
– Спой мне, Джоэл, – прошептала Рэчел. – На стене висит твоя гитара. Я сохранила ее для тебя. Спой ту самую песню, которую ты пел, когда мы впервые встретились у реки Камберленд. Она всегда была моей любимой.
Я осторожно взял в руки старую гитару, даже не подумав о том, что прежде никогда не играл. Пальцы сами по себе побежали по истрепанным струнам, и я запел совершенно чужим голосом, глубоким, бархатным и очень красивым. Ладони умирающей обхватили мою руку, и, посмотрев на старую женщину, я узнал девушку со снимка, который разглядывал на рассвете в теснине.
Струна с громким звоном лопнула. Рэчел Ормонд лежала не шевелясь, а на ее губах играла счастливая улыбка. Я мягко высвободил руку из ее холодных пальцев и вышел. У двери меня встретил доктор Блэйн.
– Умерла?
– Она умерла много лет назад, – тяжело вздохнув, ответил я. – Она ждала его всю жизнь, а теперь должна ждать еще где-то там… Будь проклята эта война! Она все ставит с ног на голову и так переплетает судьбы, что сама Вечность не может их распутать…