Книга Книга о Человеке - Кодзиро Сэридзава

На этом беседа с настоятелем закончилась, и в сопровождении служителя мы осмотрели художественный музей. Там были выставлены прославленные иконы, но перед каждой из них крестились и молились верующие, так что мы не смогли ими особо полюбоваться. Вошли в зал скульптуры, но и там вокруг изваяний святых толпились верующие, гладили руками головы статуй и били себя в грудь, так что невозможно было подойти.

— Ну прям как у нас в Асакусе перед статуей Каннон! Дурость какая! — воскликнул Оока по-японски и, к моему удивлению, захохотал.

В залах музея было так много людей, что хотелось поскорее выйти на свежий воздух, и мы все поспешили в сад. Сад был довольно просторный, но и там толпились верующие. Пройдя чуть дальше, мы вышли на берег пруда. Там бил источник, и верующие, столпившись вокруг, зачерпывали ладонями воду, пили и разливали по различным емкостям, чтобы увезти с собой домой. Нам сказали, что это святая вода, которая исцеляет от всех недугов…

Для меня оказалось полной неожиданностью, что нам, впервые приехавшим по официальному приглашению в социалистическую Россию, благодаря невзначай оброненному слову показали православную лавру. В результате после, совершая поездки по стране, я смог получить правильное представление о ней.

Если даже наша переводчица А. из Московского университета прежде не подозревала о существовании лавры и была уверена, что в матушке России религии вовсе нет, то я, не увидев лавры, вполне мог упустить из виду существование самой православной церкви.

В тот вечер в гостинице, когда мы остались с Оокой наедине, он выразил неудовольствие, что по моей вине мы зря потеряли целый день. Я попытался было возразить, но Оока продолжал возмущаться — он приехал посмотреть советскую Россию, а вместо этого потратил целый день на какие-то древности! Вспомнив совет Мидзусимы, я отдал Ооке справочные материалы, которые нам дали в лавре, попросив оставить мне то, что ему не нужно, но он все забрал себе.

На следующий день переводившую для нас А. сменил ее ассистент М. Это был юноша двадцати семи лет, специалист по французской и японской литературам; сопровождая нас, он горел желанием узнать побольше о японской литературе, впрочем, и я почерпнул от него много для себя нового. Он не только переводил, но и водил нас на запланированные Союзом писателей экскурсии. Во время нашего пребывания в Москве он приходил в восемь часов в гостиницу, вел нас на экскурсию, затем обедал вместе с нами в ресторане и в половине седьмого привозил в гостиницу. Сопровождал он нас повсюду и в поездке по регионам.

В конце той недели, когда мы посетили лавру, во время экскурсии по Москве мы проезжали мимо большого собора. Заинтересовавшись, собираются ли там по воскресеньям верующие, я хотел на минуту зайти. Он воспротивился, заявив, что там нет ничего интересного, но я упрямо направился к церкви. Все просторное внутреннее помещение было забито верующими, те, кому не хватило места, благоговейно стояли у входа, яблоку негде было упасть. Удовлетворившись увиденным, я вышел, а неотступно следовавший за мной М. спросил:

— Ну что, ведь нелепо выглядит?

— Я не ожидал, что в Советской России по воскресеньям в церквях собирается так много верующих, и мне кажется это любопытным.

— Наверняка одни старики. Их нельзя назвать истинными гражданами Советской России. Они жили еще в дореволюционной России и ходят в церковь по старой привычке. И это несмотря на то, что их освободили от Бога. Несчастные старики, они так и не сумели избавиться от привычки ходить в церковь! Наш народ закрывает глаза на тех, кто еще при жизни сходит в могилу.

Позже, когда наше посещение показательного колхоза случайно пришлось на воскресенье, я увидел, как старики ковыляют в старую, полуразвалившуюся церковь, и про себя с ним согласился…

Переводчик М., как подобает истинно советскому гражданину, отвергал не только религию, но и вообще все традиционные народные обычаи и в соответствии с коммунистической идеологией своей страны был убежден, что жить надо сегодняшним днем. И не он один. Многие интеллектуалы, с которыми я общался в России, исповедовали те же убеждения.

Стараясь исходить из логики своих собеседников, я довольно быстро находил понимание и разрешал все вопросы. Особенно это касалось М. Мне было нетрудно поверить в идеологическую безупречность человека молодого, занимающего завидную должность ассистента по французской и японской литературе в государственном университете. Однако в какой-то момент все же закрались сомнения.

Это было утром, на одиннадцатый день нашей поездки втроем по регионам. С первого дня поездки М. каждое утро писал два письма и отправлял их по почте. Когда в то утро он, как обычно, писал письмо, Оока упрекнул его:

— Небось каждое утро пишешь на нас донос? Может, хватит?

М., сделав удивленное лицо, сказал:

— Какие доносы? Одно письмо я пишу в Москву своей невесте, другое — отцу.

— Каждый день одним и тем же людям?

— Разумеется.

Можно поверить, что человек каждый день пишет своей невесте, но ежедневно писать отцу — как-то странно.

Оока так и сказал. М. объяснил это сыновней почтительностью.

— Сыновняя почтительность? Да этих слов и в Японии в последнее время не услышишь. Неужто сыновняя почтительность — одна из заповедей коммунизма?

— Нет. В нашей стране существует старинное поверье: тот, кто почитает родителей, долго живет. До того как встретить свою невесту, я не задумывался о долголетии и не слишком почитал родителей. Но после того как встретил ее и мы с ней помолвились, я впервые задумался о долгом счастливом будущем и стал мечтать о долгой жизни. Мы часто с ней обсуждали, как достичь долголетия, и тут меня осенило. А именно — обычай, который издревле практиковался у нас на Руси: если будешь почитать родителей, проживешь долго и счастливо. Когда я отправлялся с вами в путь, отец беспокоился: писатели, мол, вообще народ капризный, а двоим потрафить — задача почти непосильная. Поэтому каждое утро я подробно пишу ему о том, что узнал от вас нового о Японии, чтоб он понапрасну не волновался. И я премного вам признателен, что благодаря вам могу исполнить свой сыновний долг.

— У меня сын одного с тобой возраста, я знаю многих его друзей, и всем им плевать на своих родителей. Выходит, все они умрут молодыми? — захохотал Оока.

Слушая их разговор, я напряженно думал. Удивительно, что в сознание этого воспитанного на коммунистических идеалах юноши проникла частица народной, иррациональной мудрости! Впрочем, любому поборнику какого бы то ни было «изма» нелегко удовлетворять всем его требованиям.

Не в тот ли период я так остро всем своим существом проникся происходящим в социалистической России? Припомнились тогдашние мои впечатления.

Я не мог поменять иены на рубли. «Вы приехали по приглашению, поэтому деньги вам не понадобятся. Вы ничем не ограничены, просите все, что угодно, днем и ночью» — так нам было заявлено.