Книга Приговор - Кага Отохико

— Знаешь, у меня в доме живут коза, кошка, собака, птичка-рисовка, золотые рыбки, все они дружат, но очень уж шалят. Вот недавно кошка и собака так разыгрались, что сбросили кипящий чайник, — такой был переполох! Впрочем, я сам виноват, всё было ничего, пока я не взял собаку на руки, испугавшись, что она ошпарилась. Когда я это делал, мне на ногу плеснуло кипятком, и я получил сильный ожог. Старушка, случившаяся рядом, сказала, что надо взять одну часть табака, три части сушёных цветов сафлора, положить их в матерчатый мешочек, настоять, в приготовленный отвар обмакнуть вату и приложить к больному месту. Тут же послали одного юношу, тоже оказавшегося рядом, купить сафлор, приготовили снадобье, приложили к ране, и тут же всё зажило. И кто, ты думаешь, была эта старушка? Твоя мать.

Патер кивнул. Такэо, восхищённый гладкой речью патера, кивнул в ответ.

— Да мать принадлежит к тому поколению, которое знает всякие китайские рецепты.

— И не только, — сказал патер, подняв верх указательный палец. Палец был толстый и волосатый. — А солёные хамабофу18?

— Да, это мамино фирменное блюдо Я сам часто ходил на побережье, собирал листья хамабофу[18]и засаливал.

— Она принесла и мне баночку. Ну и вкуснотища! Кстати, хоть мои животные дружат, но кошка с собакой, случается, дерутся. И побеждает чаще всего кошка, после чего разгуливает по дому с гордым видом. Грудь колесом, хвост трубой, будто хочет сказать: «Ну, я вам сейчас всем задам!» Я её так и зову — Задавака. Так вот эта Задавака непонятно какой породы, она просто явилась однажды и решила, что будет у нас жить. Что касается собаки, то это чистокровная мальтийская болонка с белоснежной пушистой шерстью, но — никакого чувства собственного достоинства! Иногда ночью, спасаясь от Задаваки, залезает ко мне в постель и тоненько так скулит — жалуется.

Такэо неожиданно для себя самого рассмеялся.

— А собачку вашу как зовут?

— Ну ты прямо в точку попал! Как ещё её можно назвать, если она только хнычет и не может за себя постоять? Конечно, Нюня.

— Занятно!

— Конечно, занятно. Я человек рассеянный, постоянно всё теряю. Хожу по дому и бормочу: «Ну надо же, и куда только запропастилось? Ну нигде нет! Ну нигде…» А Нюня слышит — «ну ни, да ну ни», думает, это я её зову, подбегает и вместе со мной озабочено так начинает искать.

— И находит?

— Да какое там, ничего она не находит, нюха у неё ведь тоже нет. Один шум и никакого толку.

Такэо засмеялся, и патер ему подмигнул. Надзиратель Вакабаяси тоже расплылся в улыбке. Осознав вдруг, что происходит нечто совершенно несообразное с обстановкой этой каменной коробки для свиданий, Такэо перестал смеяться. Точно так же как это было во время встречи с матерью, со дна его души взметнулась какая-то муть и его снова захлестнуло чувство: он несчастен. Патер по-прежнему стоял, словно противостоя ветру.

— Ты, наверное, подозреваешь меня в том, — сказал патер точно таким же тоном, как говорил до этого, — что я пришёл навязывать тебе всякие странные идеи? Ты ведь не веришь людям?

— Да, не верю. — Такэо прищурился, чтобы лучше разглядеть своего собеседника. Когда он был в очках, необходимости щуриться у него не было, но это уже вошло у него в привычку. — Я не могу никому верить. Ни матери, ни, простите, вам.

— Значит, ты одинок.

— Да, я одинок. В этом моё несчастье.

— А что такое несчастье?..

— Боюсь, что я не смогу сейчас дать удачное определение.

— Ну тогда ты скажешь мне об этом в следующий раз. Сегодня мне уже пора. Я там передал тебе свою книгу, она называется «Вода в пустыне». Если будет настроение, прочти.

И патер пошёл прочь. Опираясь на трость и подволакивая ногу, он дошёл до двери и, оглянувшись, улыбнулся:

— Я ещё приду.

Дорогой патер Шом. После того как Вы тогда ушли, я начал читать вашу «Воду в пустыне». Но без подготовки мне трудно было понять смысл Ваших рассуждений о Вселенной, о жизни, многое вызывало во мне чувство протеста. И тем не менее один эпизод потряс меня. Это когда молодой человек, страдающий в пустыне от жажды и понимающий, что вот-вот умрёт в полном одиночестве, вдруг осознал, что на самом-то деле он всегда был одинок так же, как если бы сидел в тюрьме. Когда я прочёл это место, то был поражён: моя одиночная камера из металла и камня внезапно обрела универсальный смысл, стены её словно раздвинулись. Да, именно в тот момент во мне зародилось что-то совершенно новое. Когда вы спросили меня: «Вам холодно?», я должен был сказать правду: «Да, мне холодно». Ведь на самом деле у меня тогда зуб на зуб не попадал.

В стенку стукнули четыре раза — условный сигнал. Такэо, рассеянно глядевший в «Место человека в природе», поднял глаза. Поскольку он сидел в неудобной позе, уперевшись руками в пол, руки у него онемели. Он подошёл к окну. Его звал Коно.

— Что тебе? — спросил Такэо.

— Карасава-сан хочет тебе задать ещё один вопрос.

— Мне неловко тебя беспокоить, ты вроде неважно себя чувствуешь?

— Да нет, ничего особенного. Просто голова кружится. Наверное из-за резкого похолодания и снегопада. На нервной почве.

— Прости, но не можем ли мы продолжить наш разговор? Меня ведь интересует не столько то, что думают о загробном мире все христиане, сколько то, что думаешь лично ты. Так как? Что ты об этом думаешь?

— Видишь ли… — В груди Такэо вспыхнуло багряное закатное облако. — Мне кажется, это связано с вопросом о том, откуда вообще возникают люди. Прежде чем родиться на свет, человек пребывает в мире абсолютной тьмы. И, умирая, возвращается туда же. В мире абсолютной тьмы нет ничего, то есть выходит, что с твоей смертью всё кончится, ничего уже не будет. И всё же мне не очень в это верится. Если человек откуда-то пришёл, значит, ему есть куда возвращаться.

В его сознании вдруг всплыли слова: «Но он пойдёт к роду отцов своих, которые никогда не увидят света». Это откуда-то из Псалтири. И ещё вспомнилось из Книги Иова, там в главе 1, 21 говорится: «Наг я вышел из чрева матери своей, наг и возвращусь».

— Получается, что человек просто странник, который находит в этом мире временное пристанище?

— Думаю, что именно так. Мы просто тени, отражения, не более. Ты вот сейчас сказал «в этом мире». Но раз есть этот мир, значит, есть и тот. Из того мира люди приходят в этот, а потом снова возвращаются в тот.

— Но это противно всякому здравому смыслу. Это ведь нельзя доказать! — встрял Коно.

— Помолчи! — мягко остановил его Карасава. — Значит, по-твоему, получается, что человеческая жизнь это что-то совсем бессмысленное? Если мы просто тени, то в конечном итоге в жизни нет никакого смысла?