Книга Юдоль - Сергей Малицкий

Наверное, Хартага ждал, когда его соперник ослабеет от потери крови. Или ждал собственного исцеления. Снег под ногами рыжего стал черным и липким, но рана его кровоточить перестала, как будто затянулась полосой слизи. Зато сам он словно стал на пол головы выше.

Дождавшись, когда рана на его животе подсохнет и осыплется пеплом, Хартага крутанул в руке копье, обратил его в серое колесо и вновь напал. И снова Кай знал, куда тот будет бить, и снова двинулся с места тогда, когда Хартага уже не мог остановиться, развернулся, наклонил голову, пропустил взмах древка, чиркнул клинком по гортани Хартаги и, уже уходя, отступая от второго удара, понял, что очередной взмах крыльев вместе с тканью почти лишил кожи и его спину. Боль накатила, обожгла, облила холодом, но она все еще не владела им. Она подбиралась. И слабость, которая должна была прийти после того, как иссякнет горечь на языке от алой искры Ишхамай, тоже была близка.

Хартага захрипел, пошатнулся, оперся о копье, остановил второй рукой заваливающуюся на спину голову, открыл рот и начал часто дышать, зажимая страшную рану, пока и на горле у него не выступила слизь и не осыпалась пеплом. Теперь он был выше Кая еще на полголовы. И горечь во рту охотника иссякала. Только вкус, память о вкусе, запах, аромат.

Внезапно ему стало смешно. Смешно, что девчонка учит его сражаться. Смешно, что он, не получив ни одной раны оружием, истекает кровью. Смешно, что тревожится о какой-то горечи. Смешно, что стоит и ждет, когда этот рыжий воин залечит свои раны, чтобы сразиться с ним по каким-то неведомым Каю правилам.

Горечь исчезла, когда Хартага напал на Кая в третий раз. И легкость исчезла. Боль стянула плечо и спину. Вдобавок глупый смех никуда не делся, играл губами, словно если не умереть, то получить комлем копья по голове Кай собирался со смехом. И с этим же смехом он представил, что и он не должен пытаться убить Хартагу, а должен точно так же засадить ему рукоятью акского меча по затылку, и он даже сделал шаг навстречу крылатому стражу, но в последний миг, в последнюю долю мига передумал, отшатнулся, вместо удара по голове получил страшный удар по левому плечу и, разворачиваясь, снес Хартаге крылья.

Будто фейерверк разорвался в пяти шагах от Кая. Хартаги больше не было на пустыре, в этом Кай, отброшенный в снег, был уверен, но вспышка ослепила его, а две женщины, что ждали окончания схватки, уже шли в его сторону. У обоих были в руках мечи. Они обе собирались убивать Кая.

«Соберут кровь в кувшинчик и отправятся пешочком в Анду», — посмеиваясь про себя, Кай пытался подняться, отчетливо при этом различая в доступном ему мире теней две идущие тени. Две одинаковые тени. Вся-то разница, что у одной в руках меч, а у другой — дрожащий язык черного пламени.

«Вот и сам Хара, — подумал Кай, радуясь, что снег охладил спину и плечо, и понимая, что второе плечо, скорее всего, сломано. — Сама Хара. И никакой магии. Только своими силами».

Девки была приделанными. Одна так уж точно. Кай понял это сразу, когда увидел, как они идут, как ставят ноги. Точно так же шли к нему двое приделанных, которых отправлял на испытание Кира Харти Анниджази. Только девка-двойник была отобрана да приделана Анниджази недавно, наверное, с одного из обозов с рабынями, которые сумели добраться до назначения, а Хара была приделана тысячи лет назад.

— Кто из них Хара? — спросила издалека Каттими, и Кай, который все еще ничего не видел обычным зрением, с трудом поднял левую, поврежденную руку.

Двойник споткнулась тут же. Стрела пронзила ей горло, она еще пыталась идти, но следующая стрела вошла в голову, еще одна в грудь, потом в живот. Она упала в трех десятках шагов от Кая, стала хрипеть и биться, и черная кровь зашипела на снегу, донесла запах вони и разложения. Или же это пахло от Хары?

Кай наконец проморгался, выставил вперед меч, согнул одну ногу, прищурился, окаменел. Да, с одного взгляда было понятно, что лишило рассудка Асву. Теперь, когда Харе не требовался двойник, она стала сама собой. Перед Каем стояла совершенная женщина. Красавица Каттими показалась бы рядом с нею деревенской простушкой. Соблазнительная Этри — отвратительной и грязной девкой. Даже Кессар, та, которую запомнил Кай на престоле, не более чем милашкой. Настоящая красота теперь была перед Каем. Еще не убив, но уже сразив двойника Хары, Каттими словно сняла чары, стерла напускное и обнажила то, что было скрыто.

Кай не мог шелохнуться.

— Да, — услышал он низкий грудной голос, от которого задрожало сердце. — Так слишком трудно. И мне тоже. Все равно что быть волком, дичь к которому сама лезет в пасть. Можно ведь и подавиться. Поэтому пусть все будет честно.

Словно ресницы сомкнулись, и только, но перед Каем стоял уже другой человек — крепкий старик с безжизненным взглядом и давним шрамом в виде креста на лысине. И меч свой он уже не прятал. Он напал первым.

Пожалуй, он действительно был лучшим воином клана Смерти. Во всяком случае, против Кая он использовал тот самый прием, который не единожды применял сам Кай — и против Такшана, и сотни раз против разных фехтовальщиков, а против некоторых применял и его вторую часть, как когда-то с Ашу на хурнайской ярмарке, когда выдержал удар клинка и вторым оборотом все-таки выбил его из рук старшины проездной башни Хурная.

Нет, он не должен был касаться и так уже порченным поганой кровью мечом клинка Хары. Но коснулся. Хара поймал меч Кая, подкрутил его. Кай изогнулся, ответил вторым оборотом и почувствовал невозможное — извернувшись, Хара ответил тем же приемом в третий раз и не выбил меч из руки Кая лишь потому, что меч сына Эшар умер, рассыпался от острия до конца рукояти. И тогда Хара ударил Кая черным мечом в живот.

Это было прикосновение льда и пламени одновременно. Мгновенная рана расплескивала по телу раскаленным металлом боль, но все обожженное тут же леденело и застывало. Вот только пятно боли не увеличивалось. Кай опустил взгляд. И Хара опустил взгляд. Клинок вошел в живот на палец. Подрагивал, колеблясь, темный язык пламени. Шевелился, пытаясь проникнуть в рану, но со всего тела охотника змеились стремительные зеленые ростки, обвивали меч Смерти, сохли, скручивались, гибли, но змеились и обвивали и не давали пламени сжигать.

— Кикла, — прошептал Кай.

— Сука, — прохрипел Хара и надавил что было силы, оттолкнул Кая на полшага, но не углубил рану и на палец.

— Уппи, — улыбнулся Кай и обхватил пылающий клинок чуть ниже гарды. Руку обожгло, обморозило, но и по предплечью побежали мгновенные зеленые ростки.

— Хочешь вырвать, щенок? — плюнул в лицо охотнику старик с крестом на голове. — Я сильнее. Мои пальцы не разожмутся. Тяни на себя, тяни.

— Не смей, — раздался низкий голос, и от все еще бьющегося в судорогах двойника Хары стал подниматься Тамаш, и черные тени окружили соперников.

— Зачем же тянуть? — ответил вопросом Кай. — Наоборот.

Рукой, всем телом насаживаясь на ужасный клинок, он толкнул его в сторону Хары, и крепкие, может быть, самые крепкие пальцы в Салпе, не разжимаясь, соскользнули с оплетенной Каттими рукояти. И навершие меча Хары коснулось живота своего владельца.