Книга Витязь на распутье - Валерий Елманов

«Если скрестить ежика и гадюку, родится два метра колючей проволоки», – вспомнился мне старый анекдот. Но в нем дело обошлось хотя бы проволокой, а вот в жизни все будет гораздо трагичнее и кровавее.

– А про вотчины близ Крыма я тебе не лгал, – заметил государь, неверно поняв мое молчание. – Представь силищу, коя будет у меня в руках после объединения держав. С нею мы не токмо татар одолеть сумеем, но и туркам хвосты накрутим. Я в «Государе» у Миколы Макивели чел, что хоть султана и тяжко одолеть, но зато потом править там проще простого. Хошь быть первым воеводой в Царьграде?

Я отчаянно замотал головой:

– Мне и на Руси хорошо. А что до твоих планов… Давай обсуждать все по очереди и начнем с Речи Посполитой. Ты вот тут Макиавелли упомянул. Но он же пишет о том, что если завоеванная страна сильно отличается от унаследованной по языку, обычаям и порядкам, то удержать власть в ней будет весьма трудно.

– А я иное чел. Мол, успех завсегда возможен, токмо для него требуется большая удача и большое искусство, – резко ответил Дмитрий, разочарованный моей реакцией на его радужные планы. – Про мою удачу ты ведаешь сам, а про искусство… Ты, поди, мыслишь, что я не так умен, как ты. Может быть. Но согласись, что и я чего-то стою, к тому же у меня будет под рукой не пять тысяч, как у тебя, но в двадцать раз больше. Неужто я настолько хуже, что…

– Речь велась не о победе, а о том, что будет дальше, – возразил я. – В Речь Посполитую нетрудно проникнуть, вступив в сговор с недовольными королевской властью, среди которых всегда уйма охотников до перемен, но вот потом… Поверь, что они же и возглавят новую смуту, потому что удовлетворить все их притязания ты не сумеешь. Кроме того, не следует забывать, что в единой стране под единым скипетром тебе придется унифицировать закон, который тоже должен стать единым, и тогда… Помнится, еще до отъезда в Эстляндию я тут повстречался с одним боярским сыном, так он мне славные вирши прочел. Мне в них особенно две строки запомнились: «В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань»[136].

– Мыслишь, худо будет?

– Мыслю, государь. Если скрестить барса со змеей, непременно родится дракон. Дракон мятежей и бунтов, причем как знати, так и черни. Оно тебе надо? Поверь, уж слишком разные государства: Русь и Речь Посполитая. Совсем разные. И во всем.

– А может, и хорошо, что разные, – оживился он. – Доброе переймут друг от дружки, а худое забудут.

– Древние философы сказывают иное: «Дурной пример заразителен». А вот про хороший они ничего не говорили. Видать, нечего было. И как ты в этом случае на двух тронах сразу?

– А ты бы сам как? – выпалил он и жадно уставился на меня в ожидании ответа, но я его разочаровал:

– Себя я ни на одном не представлял и не представляю, да и не желаю того…

– Отчего ж?

– Хлопот слишком много, – честно пояснил я. – А антураж, то есть пышный титул, почести, слава и все прочее, меня не прельщает – слишком дорого за них придется платить. Так что отказался бы сразу, не раздумывая. Опять-таки у тебя трон уже есть, так зачем тебе второй? Седалища-то хватит? А вера? Православные католиков величают погаными, католики православных поделикатнее, схизматиками, но тоже не жалуют. И как ты их мирить примешься? Ведь едва только…

– Ты памятаешь ли, как советовал мне надуть римского папу? – перебил меня государь.

Я опешил. В огороде бузина, а в Киеве дядька. При чем тут обман римского первосвященника и… Мой собеседник не торопился, ожидая ответа. Губы его растянулись в загадочную ухмылку. Таинственный прищур глаз тоже не сулил ничего хорошего.

– Ну-у памятаю, – хмуро откликнулся я. – Только при чем тут…

– Мне на оное письмецо из Рима ответ прислали. Мол, одобряют и всякое прочее. Особливо про отмену родовых заслуг и приближение годных и верных, да еще об учебе народа. Ну и с титлой тоже посулили.

Я презрительно усмехнулся:

– Такой большой, а в сказки веришь.

– Нет-нет, ты допрежь послушай, – заторопился он. – Ежели б брехать учали, то враз все посулили, без всяких оговорок, а они всурьез сказывали. Дескать, московский царь на такую титлу прав не имеет, ибо кесарь яко папа римский, то есть един во всех землях, и коль уже имеется один, другому не бывать. Одначе ежели приму унию, то, памятая о том, что ныне в неметчине[137]ересь большие корни пустила, Рудольф ихний может свое кесарство утерять, и тогда они расстараются. А к письмецу еще кой-что приложили. – Он весело хихикнул. – Дескать, не горячись излиха, государь, дабы раньше времени голову не потерять. А чтоб ты по уму действовал, вот тебе советы наши. Ежели будешь исполнять, яко мы тебе тут отписываем, то все будет хорошо.

Я еще не понимал, к чему он ведет. Поначалу мелькнула в голове догадка, но я отогнал ее в сторону – уж больно дикой она мне показалась. Не безумец же Дмитрий, чтобы решиться на ТАКОЕ! Однако, как выяснилось чуть погодя, именно она и оказалась верной, поскольку Дмитрий, понизив голос до шепота, заговорщически выдохнул:

– Ты-то в православии всего ничего, потому тебе оное сказывать можно, поймешь и на дыбки не взовьешься. Так вот, замыслил я опосля того, как Жигмонта с трона спихну, и впрямь унию учинить.

– Чего?! – Я решил, что ослышался.

– Унию, – повторил Дмитрий и торжествующе улыбнулся.

– Ты в своем уме, государь? – тихо спросил я, растерянно моргая.

Новость была настолько ошеломительной, что на какое-либо возмущение сил у меня просто не было – все ушло на безмерное удивление.

Дмитрий выдержал паузу и пояснил:

– Да ты не помысли, будто я вовсе обезумел. Знамо дело, не враз. Тут спешка ни к чему. Допрежь всего надобно татар одолеть да туркам хвоста накрутить, а уж опосля…

– А теперь послушай меня, – бесцеремонно перебил я его и приступил к раскладу. Был он коротким, но емким, содержащим всевозможные беды, жуткое побоище, а в конце развал обоих государств.

Дмитрий слушал молча, не перебивал, но выражение его лица мне не нравилось – очень уж равнодушное. Полное ощущение, что он меня слушает, но не слышит. А ближе к финалу моего рассказа он и вовсе резко оборвал меня на полуслове, заявив, что мы вообще-то уединились тут не затем, дабы обсуждать перспективы предстоящего похода на запад, который давным-давно решен, после чего, вопросительно уставившись на меня, напомнил:

– Ты недосказал о покушении на тебя и царевича. Так что там стряслось-то? Где напали, сколько? Бояре были среди них али токмо ратные холопы? Годунова не ранило ли?

Та-ак, значит, все мои слова для него как об стенку горох. И, судя по нулевому результату, мне и в будущем навряд ли удастся уговорить его изменить свое решение.