Книга Запах полыни. Повести, рассказы - Саин Муратбеков

общительным нравом. Вдобавок ему льстило, с каким почтением относился к нему Боздак.

Может, потому, что сын Кусена приходился ему сверстником, или еще по какой причине, только Боздак обращался к нему не иначе, как с уважительным «ага».

Вот и сейчас он спросил, придержав коня:

— Ага, можно дослушать ваш рассказ?

— Ну, конечно, Боздак, — сказал Кусен, улыбаясь невольно.

Вчера этот юноша проведал его, и Кусен, коротая время, повел рассказ о том, как погиб на войне один из его товарищей, когда они вместе пошли за «языком». Потом за Боздаком приехал старший чабан, и юноша так и не дослушал историю до конца.

— Это печальная история. Лучше послушай, как я состязался на айтысе с самой Багилой, — сказал Кусен, подумав.

— А кто такая Багила?

— Разве ты не знаешь знаменитую Багилу? Ай-ай-ай, Боздак! Она живет в соседнем колхозе, и такого акына, как Багила, нет даже в Алма-Ате!

— Ой, ага, и вы состязались с ней? — спросил Боздак с недоверием.

— Э, не только состязался, но и победил. Так что со мной не шути, — сообщил Кусен.

Что и говорить, иногда он любил присочинить и тут же втихомолку посмеивался над доверчивым слушателем. Так получилось и на этот раз. Боздак принял его выдумку за чистую монету и загорелся, попросил:

— Ага, не томите, рассказывайте.

— Сегодня мы уже не успеем, — сказал Кусен уклончиво. — Вот приезжай завтра, тогда я посмотрю.

Боздак умолял и так, и эдак, но Кусен только ухмылялся лукаво да твердил свое:

— Вот приезжай завтра…

— Ну, тогда хоть дайте совет, — сказал Боздак сдаваясь.

— Совет? Совет дать могу, — согласился Кусен.

— Что мне делать со старым Садырбаем? Вчера смешались наши отары, и он оставил у себя одну мою овцу. Я спохватился только вечером, когда пустил овец в загон. Вижу, одной не хватает. Тогда я поехал к нему, говорю: «У вас моя овца, отдайте, пожалуйста!» А он смеется: «Ничего не знаю, нет у меня твоей овцы!» Как мне быть, не знаю.

— Да, Садырбай не отдаст, — сказал Кусен. — Если к нему попала чужая, ни за что не вернет. Хоть тресни! Выход только один: опять смешай своих овец с отарой Садырбая и потом забери свою овцу.

— У меня восемьсот овец, разве запомнишь всех? — смутился Боздак.

— Вот что значит молодость! Полюбуйтесь на него: всего восемьсот овец, и он не в силах запомнить. — Кусен покачал головой. — Ладно, я поговорю с Садырбаем.

— Ага, кто это? — встревожился юноша, и Кусен увидел троих всадников.

В первом он сразу узнал Тургали. Тот далеко оторвался от остальных и летел прямо на Кусена. Отставшие всадники размахивали шапками, что-то кричали отчаянно, потом он разобрал:

— Кусен! Берегись!

Теперь он и сам заметил ружье, которое Тургали держал поперек седла.

— Сейчас ты увидишь, кто такой Тургали! Я обещал тебе, и сейчас ты увидишь! — заорал Тургали, осаживая коня шагах в пятидесяти.

На него было страшно смотреть, совсем осатанел парень. Глаза налились кровью, губы дрожат.

— Эй, стань хорошенько! Буду стрелять! — крикнул Тургали и, подняв ружье, стал неверной рукой заряжать.

Кусену хотелось сказать: «Нехорошо, Тургали! Вдруг твое ружье возьмет и выстрелит, а? Ну-ка, опусти его и уезжай от греха».

Но язык почему-то вышел из подчинения, и Кусен не смог выдавить ни слова.

— Ага, что он делает? — всполошился Боздак, он по-птичьи взмахнул локтями, пришпорил коня и поскакал к Тургали.

Раздался оглушительный грохот, Кусену показалось, будто разверзлись небеса. Рыжий встал на дыбы, и Кусену пришлось покрепче вцепиться в гриву. Потом, подняв голову, он увидел Боздака, нелепо свесившегося с седла набок.

— Боздакжан, что с тобой? Эй, что с тобой? — заголосил Кусен; скатившись с лошади, он подбежал к юноше и придержал за ослабевшие плечи.

Он совсем забыл о Тургали, а когда хватился, тот уже был в крепких тисках у подоспевших на помощь чабанов.

Они стащили Тургали с коня, он не сопротивлялся, обвис в их руках, точно тряпичный.

Рана у Боздака оказалась пустяковой. Пуля слегка задела мякоть руки, у парня просто был шок. На него брызнули водой, Боздак открыл глаза.

Убедившись в том, что юноша вне опасности, чабаны занялись Тургали.

— До чего же ты кровожадный! — сказал один из них.

— Он говорил: «Во мне кровь так и кипит! Хочу кого-нибудь убить!» А мы думали, шутит, — пояснил второй.

— И вид-то у него… Тьфу!

Присмиревший Тургали лежал на земле, покорно свернувшись калачиком.

3

На другой день Кусен приехал на центральную усадьбу и до обеда просидел в правлении, пристроившись на стуле в углу, терпеливо ожидая, когда бухгалтер подсчитает причитающийся ему заработок за все лето. Потом он рассовал по карманам, за пазуху и за голенища сапог пачки денег, отправился на ток и оттуда привез к свояку две машины зерна, причитающегося на трудодни. Выгрузив зерно в клети, Кусен пошел на почту и выслал часть денег детям.

После этого он решил, что главное сделано, и пару дней гостил у родственников, гулял от всей души. Хозяева не скупились, угощали лучшей едой. Кусен соревновался с ними в щедрости, так и сыпал подарками. Хозяину — подарок в честь хорошего урожая, хозяйке — на платье.

В эти дни он пил, говорил всласть и все, что заблагорассудится, а хозяева кивали, поддакивали, даже если он нес околесицу, перебрав лишнюю чарку. И не важно, что они думали про себя: он был их гостем, поэтому они улыбались и от мала до велика звали его уважительно «Кусеке». Только и слышалось:

— А Кусеке прав!..

— Послушайте, послушайте! Кусеке говорит дело!..

И все знали наперед, что перед отъездом вконец распустившийся Кусен обязательно что-нибудь натворит.