Книга Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились - Герберт Фейс

Черчилль в Москве: попытка достичь соглашения в Польше

Польша не была в числе стран, в которых Черчилль и Сталин разделили свои сферы влияния. Но из всех спорных вопросов, заставивших Черчилля приехать в Москву, этот, вероятно, был наиболее непреодолимым. Еще во время переговоров с Миколайчиком в Лондоне у премьер-министра возникло предчувствие, что с течением времени дела в Польше будут идти все хуже и что шансов на урегулирование, которое позволило бы появиться по-настоящему независимому польскому государству, будет становиться все меньше. Идеи же был твердо уверен, что именно это и произойдет. Он полагал, что главное – безотлагательно реконструировать польское правительство в Лондоне и добиться договоренности с люблинской группой.

Прежде всего Черчилль и Сталин договорились тотчас же пригласить Миколайчика и двух его ближайших помощников в Москву. Черчилль спешно отправил Миколайчику послание, в котором говорилось, что он и его друзья приглашаются в Москву на беседу с советским правительством, им самим и люблинским комитетом. Он сказал, что отказ будет рассматриваться как решительное отклонение его приглашения и освободит британское правительство от дальнейшей ответственности перед польским правительством в Лондоне. О своих действиях он также уведомил Рузвельта.

Миколайчик, который до того отказывался ехать в Москву, чтобы вторично представить польские дела на рассмотрение Сталина. сдался. 12 октября он спешно прибыл в Москву. Однако его свобода вести переговоры с люблинскими поляками была ограничена. потому что коллеги в Лондоне взяли с него обещание стойко придерживаться условий меморандума, который был вручен правительствам союзников 30 августа. Следует вспомнить, что по этим условиям каждая из пяти бывших политических партий, в том числе и коммунистическая, должна иметь равное представительство в новом правительстве. О границах было сказано, что площадь новой Польши будет такой же, что и до войны, и включать в себя «на востоке основные центры польской культуры и источники сырья».

В этой первой значительной беседе с Черчиллем (на которой присутствовали также Гарриман и Кларк Керр) Миколайчик основывался на условиях этого меморандума. Он держался дружелюбно, но с вызовом. «Наша цель, – утверждал он, – заключить соглашение между Польшей и Россией, а не между Россией и горсткой поляков, произвольно и односторонне выбранных иностранной властью».

Черчилль пытался склонить его к компромиссу. Но Миколайчик упрямо ответил, что невозможно формально слить польское правительство в Лондоне с люблинским комитетом; нужно идти глубже и формировать совершенно новое правительство, в котором должны принимать участие все демократические элементы Польши. Каждая из пяти политических партий должна быть равноправной до тех пор, пока не представится возможность провести выборы. Реакция Сталина была резкой. В предложениях Миколайчика, сказал он, есть два огромных недостатка. Во-первых. в них игнорируется Комитет национального освобождения, который выполняет важную работу на освобожденной территории Польши и пользуется широкой поддержкой армии и народа. Во-вторых, они не реагируют на предложения Советского Союза относительно границ; если поляки хотят иметь хорошие отношения с Советским Союзом, они должны признать линию Керзона. На что Миколайчик возразил: «Вы игнорируете польское правительство, создавшее сильную армию, флот и воздушные силы, которые сейчас борются на всех фронтах».

В последовавшей за этим дискуссии разногласия стали еще яснее. Черчилль утверждал, что британское правительство поддерживает предложение Советского Союза не потому, что Россия сильна. а потому, что она права: «…понятно, конечно… что союзники будут продолжать войну против Германии, чтобы Польша получила другие территории, кроме Силезии и Восточной Пруссии, которые бы компенсировали ей территориальные потери на востоке. Так будет образована великая Польша; не та, что была основана в Версале, а настоящий дом, где польский народ сможет жить в безопасности и процветании», – было написано в меморандуме Фрэнсиса Б. Стивенса, секретаря американского посольства в Москве.

Миколайчик резко отклонил предложение. Он решительно возразил, заметив, что не может согласиться ни со Сталиным, ни с Черчиллем и не может принять линию Керзона. Сталин был бы о нем низкого мнения, продолжил он, если бы он согласился отдать сорок или больше процентов польской территории и пять миллионов поляков. Он не может этого сделать, а вопрос о границе придется решать не ему и его группе, а польскому народу. Сталин. перебив его, возразил, что на обсуждаемой территории живут не пять миллионов поляков, а в основном украинцы и белорусы. Миколайчик продолжал утверждать, что, даже если он и отдаст эту территорию, нет никакой гарантии в будущей независимости польского народа. Сталин спросил, не считает ли он, что Советский Союз угрожает Польше. Миколайчик ответил, что да, фактически угрожает, правда не на словах. Доказательством этому служит тот факт, что не позволяет полякам, живущим за границей, вернуться в свою страну. Он добавил, что приехал в Москву не для того. чтобы делить Польшу, на что Сталин отрезал, что он, вероятно, приехал, чтобы делить Украину и Белоруссию.

Тут вмешался Молотов, сказав, что хочет напомнить о решениях. принятых по польскому вопросу в Тегеране; он хотел бы повторить слова Рузвельта и попросить присутствующих поправить его, если он процитирует неточно. Он вспомнил слова президента, который сказал, «что считает линию Керзона правильной, но чувствует, что публиковать это заявление пока несвоевременно». Поэтому можно сделать вывод, что британское, американское и советское правительства единодушны в вопросе о советско-польской границе.

Миколайчика удивило и возмутило это заявление, которого никто не опроверг и которое никого не удивило. Он спросил, может ли он узнать, какая западная граница определена для Польши в Тегеране, на что Молотов ответил: была предложена граница по Одеру. против чего никто не возражал. Черчилль высказался за согласие британцев с этим вариантом (Одер), а Идеи заметил: идея заключалась в том, чтобы отодвинуть границу как можно дальше на запад, к Одеру, как хотели поляки. Молотов подтвердил именно эту договоренность. Черчилль добавил, что вся Восточная Пруссия к западу и к югу от Кенигсберга отойдет к Польше, и Сталин согласился с ним.

Затем Черчилль спросил, не хочет ли Миколайчик обсудить формулу, согласно которой новое объединенное польское правительство примет линию Керзона как вариант рабочего соглашения с правом обсуждения на мирной конференции? Миколайчик резко ответил. что не уполномочен принимать подобные решения. Затем, когда Черчилль заметил, что согласие с линией Керзона кажется ему хорошим шансом достичь соглашения по созданию объединенного польского правительства, Миколайчик ответил, что он не согласен с этим, так как слышал, будто Комитет национального освобождения заявляет права на Львов. Черчилль возразил: огромный порт Данциг намного ценнее Львова! Тут вмешался Сталин, заявив, что советское правительство не торгует украинской землей. Он отрицал претензии комитета на Львов, сказав, что в любом случае он его не получит, но подтвердил согласие русских отдать Польше на западе не только Данциг, но и Штеттин. Черчилль обещал поддержку линии британцев. Но Миколайчика не тронули ни заявление, ни приманка. Сталин заметил на это: советское правительство приняло формулу Черчилля относительно линии Керзона не просто в качестве рабочего соглашения; Советский Союз не может каждый день менять свои границы. Тогда, судя по более позднему отчету Миколайчика, «Черчилль поднял руки, в отчаянии посмотрел в потолок и задышал с присвистом; мы один за другим тихо вышли».