Книга Десять десятилетий - Борис Ефимов

«Дорогой Борис Ефимович. Я приветствую Вас как замечательного художника. В этой книге Вы найдете несколько слов и о себе. Люблю Вас. Рубен Симонов. 27 декабря 1960 года».

Глава двадцать седьмая

Так называемая хрущевская оттепель и ослабление «холодной войны» положили конец политике «железного занавеса», которая наглухо лишала возможности рядовых советских граждан пересекать границы нашей Советской Родины. И это сказалось прежде всего в появлении так называемых «круизов».

Загадочное слово «круиз» отнюдь не входит в основной фонд богатейшего русского языка. Вместе с тем оно привилось и даже обросло целым семейством производных понятий: «круизный», «круизник», «по-круизному» и т. п. Практически короткий термин «круиз» (от английского крейсировать, совершать рейсы) заменяет собой целое сложное понятие, которое можно изложить следующими словами: многодневное путешествие вокруг Европы большой и жизнерадостной ватаги советских туристов различного пола, возраста, семейного положения и самых разнообразных профессий, специальностей, темпераментов, характеров и вкусов.

Под круизы был отведен единственный большой комфортабельный теплоход «Победа». Попасть в число круизников было совсем не так просто, установилась даже некоторая очередь, поэтому мы с женой получили эту возможность не сразу, не в первый или второй, а, примерно, в пятый по счету круиз. Это было в 1959 году Вместе с нами путешествовали многие наши знакомые и друзья. Среди них молодой художник Давид Дубинский со своей женой Таней, дочерью известного писателя Всеволода Иванова. О Дубинском хочу рассказать несколько подробнее.

Его имя впервые было упомянуто в печати в 1936 году в газете «Известия», на страницах которой опубликовали заметку о выставке карикатуристов-любителей. Были названы наиболее удачные работы этой выставки и среди них рисунки шестнадцатилетнего Дубинского. Автором этой заметки был я.

Вскоре я познакомился и с самим Дубинским — высоким, красивым, темноволосым юношей, державшим себя очень скромно и даже застенчиво, но с большим чувством собственного достоинства. В нем чувствовалась хорошая уверенность в себе и спокойная внутренняя сила. Дубинский не раз приходил ко мне и очень внимательно прислушивался к замечаниям и дружеским советам, которые я высказывал по поводу его первых опытов в карикатуре. Мне думалось тогда, что наша сатирическая графика приобретает талантливого и многообещающего рисовальщика.

Однако Дубинский не стал карикатуристом, хотя присущее ему чувство юмора носило ярко выраженную сатирическую окраску. Другие струны — романтическая и лирическая — звучали в его душе сильнее, и именно они определили дальнейший путь молодого художника. Его привлек к себе огромный, многообразный и неисчерпаемый в своем богатстве мир литературных образов: Дубинский решительно и навсегда вошел в интересный и увлекательный графический жанр, тесно связанный с художественной литературой — он целиком посвятил себя книжной иллюстрации.

Надо сказать, что в словах «иллюстрация», «иллюстратор» звучит иногда интонация порицания или упрека, когда имеют в виду тех художников, которые не поднимаются в своих работах выше, может быть, и добросовестного, но пассивного следования сюжету. Вместе с тем, мы хорошо знаем и высоко ценим творчество замечательных мастеров иллюстрации, обладавших чудесной способностью создать яркое пластическое перевоплощение литературных образов, окрасить их своим личным отношением и тем самым придать им качество нового, самостоятельно существующего произведения искусства. Вспомним хотя бы иллюстрации Доре к Сервантесу, Домье к Бальзаку, Врубеля к Лермонтову, Шмаринова к Толстому, Кибрика к Роллану, Кукрыниксов к Лескову и Чехову.

Такой полноценный творческий «перевод» с литературного языка на язык изобразительный по плечу только художникам с яркой фантазией, способным к глубокому раскрытию идейного замысла писателя, к проникновению в сущность общественного и психологического облика его персонажей.

И Давид Дубинский, бесспорно, стал одним из таких художников. Это, естественно, пришло не сразу. Уже в первых своих опытах в этой области — рисунках к произведениям Теккерея, Диккенса, Гюго — он показал себя вдумчивым и серьезным художником. Но в полную силу расцвело и возмужало его замечательное дарование, когда он обратился к произведениям родной русской беллетристики. Работа над литературными образами английских и французских классиков была только преддверием (очень плодотворным и, вероятно, необходимым) к важнейшему этапу в творчестве Дубинского — циклу иллюстраций к повестям Аркадия Гайдара. Появление в 1950 году рисунков к трогательной повести о маленьких братьях Чуке и Геке стало настоящим праздником советской книжной графики. Эта работа восхитила свежестью и поэтичностью художественного языка, жизненной наблюдательностью, доброй взволнованностью чувств, умным теплым юмором — драгоценными качествами, говорившими о том, что в ряды советских художников-иллюстраторов пришел настоящий большой мастер, живой, горячий, с острым чувством современности. Иллюстрации к повести Гайдара завоевали всенародное признание. Молодому художнику была присуждена высокая награда — Сталинская премия.

В этой связи я припоминаю, как незадолго до опубликования списка лауреатов в печати появилась статья президента Академии художеств Бориса Иогансона. В ней содержался краткий обзор произведений изобразительного искусства, представленных на соискание этой, весьма и весьма существенной в ту пору, награды. Среди прочих имен фигурировали также Б. Ефимов и Д. Дубинский. При этом ни единым словом не упоминалось о премиях. Но по неписаному уставу той поры все понимали, что Иогансон, как член Комитета по присуждению Сталинских премий, уже в курсе принятых решений. Помню, мне позвонил радостно возбужденный Дубинский и поделился этими соображениями. И мы действительно оказались в списке лауреатов, под которым стояла подпись самого Сталина. А это в ту страшную пору было ох как важно.

Природа щедро одарила Давида Дубинского — незаурядным талантом художника, энергией и волей, тонким умным юмором, красивой внешностью, редким личным обаянием. Но то ли по оплошности, то ли из непонятного коварства, она, природа, упустила немаловажную для человека деталь — здоровье. Уже в молодые годы Давид, статный, атлетически сложенный, стал испытывать частое, непонятное недомогание. Он старался не обращать на него внимания, продолжал работать неустанно, неутомимо, вдохновенно, плодотворно. Изредка обращался к врачам, но они ничего определенного у него не находили. Помню, однажды Ольга Григорьевна, его мать, с которой мы дружили, поделилась со мной своей тревогой:

— Знаете, Борис Ефимович, недавно Давид меня спрашивает: «Мама, сколько лет было отцу, когда он умер?» Я ответила: «Сорок лет». Он задумался, а потом сказал: «Мне тоже скоро будет сорок лет, мама…»

Дубинский отнюдь не «почил на лаврах», как это нередко бывает с теми, кто быстро добился успеха. Напротив — упорным, творческим вдохновенным трудом, взыскательным и требовательным отношением к каждому своему замыслу художник добивается новых замечательных достижений. Он идет от успеха к успеху, радуя читателей и зрителей зрелостью мастерства, искренностью и задушевностью художнического видения. Из-под кисти Дубинского выходят такие тонкие, овеянные лирикой трудовых будней работы, как иллюстрации к рассказу «Дожди» С. Антонова, прелестные рисунки к «Тоне» Ильфа и Петрова. Художник снова возвращается к Гайдару, иллюстрируя повести «РВС», «Дальние страны», «Голубая чашка».