Книга Один в Берлине - Ганс Фаллада

А затем, в один из этих мрачных дней, ей вроде как улыбается счастье. Надзирательница неожиданно открывает дверь камеры:

– Следуйте за мной, Квангель! К вам посетитель!

Посетитель? Кто ко мне пришел? У меня же нет никого, кто может навестить меня здесь. Наверно, Отто! Я чувствую, это Отто!

Она бросает взгляд на надзирательницу, ей так хочется расспросить о посетителе, но надзирательница, как назло, та самая, с которой она все время ссорится, у этой не спросишь. И Анна идет за ней, дрожа всем телом, ничего не видит, не знает, куда они идут, не помнит уже, что скоро умрет, – знает только, что идет к Отто, единственному человеку на всем белом свете…

Надзирательница передает узницу № 76 конвоиру, ее вводят в комнату, решеткой разделенную надвое, по другую сторону решетки стоит мужчина.

И при виде этого мужчины вся радость Анны улетучивается. Это не Отто, а старый советник апелляционного суда Фромм. Стоит, смотрит на нее голубыми глазами в колечке морщинок и говорит:

– Решил вот проведать вас, госпожа Квангель.

Конвоир стал возле решетки, задумчиво наблюдает за обоими. Потом скучливо отворачивается, отходит к окну.

– Быстро! – шепчет советник, протягивая что-то сквозь решетку.

Она машинально берет.

– Спрячьте! – шепчет он.

И Анна прячет белый сверточек.

Письмо от Отто, думает она, сердце опять бьется свободнее. Разочарование преодолено.

Конвоир опять обернулся, смотрит от окна на них.

В конце концов Анна произносит несколько слов. Не здоровается с советником, не благодарит, задает единственный на свете вопрос, который ее интересует:

– Вы видели Отто, господин советник?

Старик качает умной головой.

– В последнее время нет, – отвечает он. – Но от друзей слышал, что у него все хорошо. Он держится превосходно. – И немного погодя добавляет: – Думаю, могу передать вам от него привет.

– Спасибо, – шепчет она. – Большое спасибо.

Пока он говорил, ее обуревали самые разные чувства. Раз он не видел Отто, то и письма от него передать не может. Хотя нет, он упомянул о друзьях; может быть, через друзей получил письмецо? И слова «он держится превосходно» наполняют ее счастьем и гордостью… И привет от него, привет среди железных и каменных камер, весна в этих стенах! О, как чудесно, как чудесно, чудесная жизнь!

– Но вы плоховато выглядите, госпожа Квангель, – говорит старый советник.

– Да? – отзывается она, слегка удивленно, рассеянно. – Но у меня все в порядке. В полном порядке. Так и скажите Отто. Пожалуйста, скажите ему! Не забудьте и привет от меня передать. Вы ведь увидите его?

– Думаю, да, – помедлив, отвечает он. Маленький, аккуратный господин очень педантичен. Малейшая неправда по отношению к этой умирающей вызывает у него протест. Она ведь не догадывается, на какие ухищрения ему пришлось пойти, каких интриг ему стоило получить разрешение на визит! Он задействовал все свои связи! Ведь для остального мира Анна Квангель мертва – можно ли навещать покойников?

Но он не смеет сказать ей, что больше никогда в этой жизни не увидит Отто Квангеля, что ничего о нем не слышал, что солгал, передавая привет, чтобы немножко приободрить эту совершенно измученную женщину. Иной раз приходится обманывать и умирающих.

– Ах! – вдруг говорит она оживленно, и – надо же! – впалые бледные щеки розовеют. – Пожалуйста, скажите Отто, когда увидите его, что я каждый день, каждый час думаю о нем и точно знаю, перед смертью я еще увижу его…

Конвоир секунду в замешательстве смотрит на пожилую женщину, которая говорит как юная, влюбленная девушка. Старая солома ярче горит! – думает он и опять отворачивается к окну.

Она ничего не заметила, с жаром продолжает:

– И передайте Отто, что камера у меня прекрасная и что я там одна. Со мной все хорошо. Я постоянно думаю о нем и тем счастлива. Знаю, ничто нас не разлучит, ни стены, ни решетки. Я с ним, каждый час и днем и ночью. Скажите ему об этом!

Она лжет, о, как она лжет, лишь бы сказать своему Отто что-нибудь хорошее! Ей хочется дать ему покой, тот покой, какого она, с тех пор как попала сюда, не испытывала ни часу.

Советник апелляционного суда косится на конвоира, который смотрит в окно, и шепчет:

– Не потеряйте то, что я вам дал! – ведь Анна Квангель выглядит так, будто забыла обо всем на свете.

– Нет, я ничего не потеряю, господин советник. – И неожиданно тихо: – А что это?

Он отвечает, еще тише:

– Яд, у вашего мужа он тоже есть.

Она кивает.

Конвоир у окна оборачивается. Предупреждает:

– Говорить здесь дозволено только в полный голос, иначе свидание сразу закончится. Кстати, – он смотрит на часы, – у вас осталось всего полторы минуты.

– Да, – задумчиво говорит Анна. – Да, – и вдруг понимает, как надо сказать, и спрашивает: – Вы думаете, Отто скоро уедет, еще до большого путешествия? Вы так думаете?

На ее лице читается столь мучительная тревога, что даже безразличный конвоир замечает, что речь явно идет о совсем других вещах. Он порывается вмешаться, но потом смотрит на пожилую женщину и на господина с седой эспаньолкой, судя по пропуску, советника апелляционного суда, и в приливе великодушия опять глядит в окно.

– Н-да, трудно сказать, – осторожно отвечает советник. – С путешествиями теперь тоже сложно. – И поспешно, шепотом: – Подождите до самой последней минуты, быть может, вы еще увидите его. Ладно?

Она кивает, раз и другой, а вслух говорит:

– Да. Наверно, так лучше всего.

Потом оба молча стоят друг против друга, внезапно чувствуют, что больше им сказать нечего. Конец. Всё.

– Ну что же, думаю, мне пора идти, – говорит старый советник.

– Да, – шепчет она в ответ, – наверно, пора.

И вдруг – конвоир уже обернулся и с часами в руке смотрит на них – Анна Квангель теряет над собой власть. Всем телом прижимается к решетке, шепчет, припав лицом к прутьям:

– Пожалуйста, пожалуйста… вы, наверно, последний порядочный человек на свете, какого я вижу. Пожалуйста, господин советник, поцелуйте меня! Я закрою глаза, буду думать, что это Отто…

Помешалась на мужиках! – думает конвоир. Ее вот-вот казнят, а она по мужикам с ума сходит! И этот старый…

Но советник кротким, ласковым голосом говорит:

– Не бойтесь, дитя мое, не бойтесь…

И его старые, тонкие губы легонько касаются ее сухого, потрескавшегося рта.

– Не бойтесь, дитя мое. Мир с вами…

– Я знаю, – шепчет она. – Большое вам спасибо, господин советник.

Анна снова в камере, бечевка неопрятными ворохами валяется на полу, а она бродит взад-вперед, нетерпеливо отшвыривая их ногами в углы, как в свои худшие дни. Она прочитала записку, она поняла. Теперь ей известно, и у Отто, и у нее есть оружие, в любую секунду они могут отбросить эту мучительную жизнь, если станет совсем уж невыносимо. Ей больше незачем позволять мучить себя, можно прямо сейчас, сию же минуту, когда в душе еще не развеялась радость свидания, положить всему конец.