Книга Геносказка - Константин Соловьев

— Да что за ключ такой? — спросил Гензель, потеряв терпение. — Вы оба друг друга стоите! Человек-полено, ключ от камина!.. С ума посходили!

— Не сейчас, братец.

И он понял — не сейчас. Судя по тому, как обеспокоилась Гретель, выволочка может и подождать.

По лестнице она поднималась неслышно, лишь шелестел за спиной лабораторный халат. Ну точно привидение, устремившееся за добычей. В этот миг Гензель не позавидовал старому шарманщику. А еще, уловив так и не растворившееся беспокойство в собственном нутре, не позавидовал и самому себе. Какое-то предчувствие подтачивало его оттуда, монотонно, как древоточец подтачивает ствол дерева. Он никогда прежде не видел сестры в таком беспокойстве. А это уже о чем-то говорило. О чем-то крайне скверном, насколько он мог судить.

Папаша Арло встрепенулся, увидев Гретель. Вскочил на длинные сухие ноги, попытался что-то сказать, но челюсть лишь беспомощно задергалась.

— Доигрались? — жестко и зло спросила его Гретель. Посеревшие глаза опасно сверкали ртутью. — Я предлагала сжечь вашего приемного сына в лабораторной печи! Вы не послушали меня. Вы пошли наперекор всем заповедям геномагии! Вы убедили меня оставить под вашим контролем неизвестный организм, не имеющий ничего общего с генетической культурой человека! Я говорила вам, что он непредсказуем! Что вырасти из него может что угодно, в том числе и хищное растение!

Папаша Арло всхлипнул, на глазах его выступили мелкие старческие слезы.

— Помилуйте, госпожа геноведьма! Виноват! Не мог предположить… Мне нужен был сын!

— Настолько нужен, что вы предпочли воспитывать генетическую химеру? — безжалостно спросила Гретель. — Кажется, теперь передумали?

— Не передумал, госпожа геноведьма. Мой Брутто — славный мальчуган. Конечно, он непослушный, немного несдержанный… Но я уверен, что сердце у него не злое.

— У него нет сердца! Он — разумное растение! Причем никто из нас не может поручиться за то, насколько разумное!

Панаша Арло стиснул зубы. Глаза его, хоть и смоченные слезами, глядели решительно.

— Он — все, что есть у бедного старика. Пусть и растение. Пусть без сердца. Но я от него не отрекаюсь. Он мне как сын. Я лишь прошу помочь!

— Конечно. Теперь, после всех моих советов и увещеваний, вам нужна помощь.

— Не мне, — тихо сказал старик. — Всем нам.

Гретель взглянула на него так, что старого шарманщика чуть не отбросило в сторону.

— Ключ, — ледяным тоном, от которого даже у Гензеля по спине пробежали колючие мурашки, произнесла она. — Где америциевый ключ?

Старик скорчился, словно ожидая удара.

— У него. У Брутто.

Гензель подумал, что Гретель вышибет из старика дух одним взглядом. Что серый блеск ее глаз, сделавшись источником невидимого излучения, выжжет из папаши Арло душу, оставив на полу, вперемешку с пылью, тлеющий скелет. Но она лишь провела по лбу узкой бледной ладонью и молча опустилась в кресло. Мгновенное превращение из человека в геноведьму. Геноведьмам не нужны эмоции. Только информация.

— Когда это случилось? — спросила она уже другим тоном, деловым и нечеловечески спокойным.

— Вчера поутру. Я обнаружил, что Брутто нет в его комнате и он не ночевал дома. Такое с ним иногда случается. В Вальтербурге слишком много местечек, способных соблазнить юношу. Ярмарка мулов, театр или какое-нибудь злачное местечко… Он и раньше иногда пропадал, я к этому привык. Иной раз, конечно, ругал его, но знаете, в глубине души… Я думаю, он не хотел меня сердить, хоть и шалил, но все же щадил мои отцовские чувства.

— До ваших чувств ему дела не больше, чем росянке до чувств барахтающейся мухи, — отрубила Гретель. — Что с ключом?

— Я всегда держал его в собственном сейфе, госпожа геноведьма. Но вчера утром обнаружил, что сейф стоит открытым, а ключа нет. Больше его взять было некому. Я забеспокоился, но решил, что это лишь шалость. Брутто, как и все мальчишки, любит умыкнуть что-то, но не от злости, а шутя. Я думаю, ему просто хотелось ощутить себя владельцем ключа, пусть и на короткий срок. Я ждал его сутки. Не мог ночью уснуть. Потом обошел все места, где он обыкновенно пропадал, но не обнаружил его. Тогда я пошел к вам.

— Ваш Брутто знает, от чего этот ключ?

— Почти с рождения, — вздохнул шарманщик. — Ему часто приходилось бывать за камином. Он помогал мне расставлять образцы, убирал пыль, занимался каталогизацией… О да, он знал, что это такое. Я же сам и рассказал ему, причем в красках. Не для того, чтобы запугать его, а чтобы он преисполнился уважения и ответственности. Возможно… Возможно, я перестарался.

— Возможно, вы доверили самое страшное оружие в Вальтербурге и во всем Гунналанде безумному растению, — раздельно произнесла Гретель. Худая, бледная и неподвижная, она сидела в кресле подобно манекену, приняв позу, которая обычному человеческому телу явно показалась бы неудобной и неестественной. — Возможно, всем нам осталось жить считаные часы. Возможно, я уже не в силах вам помочь. Достаточно «возможно» для одного раза?

Папаша Арло сложил на груди руки. Выглядел он жалким и опустошенным. Как пустой автоклав, из которого выкипело содержимое. И Гензелю вдруг показалось, что старый шарманщик ужасно несчастен. Даже не из-за того, что приходится держать ответ перед разъяренной геноведьмой, а ведь одного этого хватило бы, чтобы испачкать штаны. Из-за чего-то другого.

— Пропал не только ключ, — треснутым голосом сказал папаша Арло. — Пропало еще кое-что. Из того, что я накануне подготовил, но так и не успел перенести за камин. Пока не знаю, что именно, надо проверить опись… Но я уверен, что это прихватил Бруттино.

— Превосходно, — едко бросила Гретель, не сводя с дрожащего старика своего ртутного взгляда. — Значит, кроме америциевого ключа в руках у вашего бастарда еще кое-что. Что-то, что он вполне мог продать на черном рынке, например. Или, любопытства ради, испробовать на себе. Никто ведь толком не знает, что делается в голове у деревянных мальчишек, верно?

Старый шарманщик посерел под цвет ее лабораторного халата. Гензелю даже показалось, что он вот-вот лишится чувств прямо в гостиной, шлепнувшись на пол и окончательно испачкав пылью ковер. Но какая-то сила позволила папаше Арло остаться на ногах. Он умоляюще выставил перед собой тощие костлявые руки:

— Ради человеческого генокода, святого и нерушимого, госпожа геноведьма! Я признаю свою вину. Я тысячу раз не прав в том, что не доверился вашим предупреждениям! Я ведь не геномаг, я всего лишь уличный шарманщик, умеющий показывать грошовые фокусы.

Кажется, взгляд Гретель немного смягчился.

— Одно только то, что похитили у вас, может стать кошмаром всего Гунналанда. Но, как ни парадоксально, сейчас оно — наименьшее из наших бед. Главное — америциевый ключ. Если он окажется не в тех руках, этот кошмар мы будем вспоминать как божественное благословение!