Книга Парижские письма виконта де Лоне - Дельфина де Жирарден

Когда люди одних и тех же мыслей обсуждают множество самых разных тем, когда люди самых разных мыслей обсуждают одну и ту же тему, — может ли беседа не быть легкой и приятной? Однако, восклицают мастера беседы, помнящие старые времена, согласитесь, что клубы[610]убили беседу! Клубы!.. совсем напротив, они ее спасли: с тех пор как в Париже появились клубы, беседа переживает второе рождение. Если что ее и убивало, так это обилие пустых знакомств. С некоторого времени у парижан появилась привычка приглашать на самый ничтожный праздник по три сотни человек; от этого все сделались так сообщительны, что случайные люди не оставили в наших салонах места друзьям. Задушевную беседу то и дело прерывали визиты посторонних. Светские люди проводят в Париже по шесть месяцев в году; так вот, если за эти полгода три сотни персон пожелают оказать вам уважение и поблагодарить за бал или концерт всего два раза, это обеспечит вам в среднем двух докучных посетителей за вечер. Этого довольно, чтобы распугать завсегдатаев, чье общество приятно, а разговор увлекателен, ибо появление незнакомого лица способно прервать беседу самую оживленную. Вдобавок следует сказать, что иные особы вообще наделены роковой способностью останавливать ход мыслей, точно так же как иные яды останавливают ток крови в жилах; у одних способность эта врожденная и не покидает их никогда; других она посещает лишь от случая к случаю; по причине плохо скрытого неудовольствия или чересчур неотвязной тревоги люди эти помимо воли превращаются в яд — и в этот несчастливый день вносят холодность и смятение в тот самый салон, где еще накануне служили источником оживления и веселости. Так вот, всех этих людей с умом неповоротливым и праздным, всех людей, страдающих от скуки и наводящих ее на окружающих, — всех их, как губка, впитали клубы! Клубы стали домами призрения для всех убогих и отверженных светского общества, чей блеск они омрачали; клубы — приют для людей докучных, их двери открыты всем, кого мы не желаем видеть и от кого бежим, как от огня, а именно:

Мужьям, страдающим от дурного настроения;

Игрокам, ищущим дурного общества;

Сонливым папашам;

Болтливым дядюшкам;

Занудливым опекунам;

Людям, которые плохо слышат;

Людям, которые плохо говорят;

Людям, которые ничего не понимают;

Ультра-иностранцам, которые говорят по-французски чересчур тщательно; можно не без приятности побеседовать с немцем, который говорит вам «страсте!», но с упрямцем, который, прожив три года в Париже, по-прежнему приветствует вас возгласом «сыдыравыстывуете!», общий язык найти невозможно. В клуб его, и поскорее!..

Людям, которые скрывают горькое разочарование;

Людям, которые утром получили дурную весть;

Людям, которые днем сделали неприятное открытие;

Людям, которые только что повстречали кредитора;

Людям, которые только что упустили богатую наследницу;

Людям, которые начали подозревать, что любимая женщина им изменяет;

Людям, которые начали подозревать, что любимая лошадь захромала;

Людям, которые накануне объелись за обедом;

Людям, которые накануне дурно спали;

Людям, у которых только что начался насморк;

Людям, которые вечно страдают от невралгии;

Наконец, всем людям, которые иногда или постоянно хмурятся из-за страданий и забот, из-за унижений, волнений и недугов.

В гостеприимных стенах клуба все эти мелкие невзгоды светской жизни никому не смогут помешать; стоны и жалобы страдальцев потонут в общем хоре речей пустых и ничтожных. Оказавшись в обществе людей, которые не знают вашего горя, а если бы и знали, все равно не стали бы ему сострадать, утешаешься очень быстро. Прежде люди делились своими невзгодами с домашними и, разделяя дурное настроение с ближним, помимо воли его продлевали; видя, как жена, сестра, мать тревожится о нем, человек проникался уважением к собственной беде; он не смел сразу забыть о ней из опасения показаться легкомысленным; теперь другое дело; вы не в духе, вы больны, вы невыносимы — ступайте в клуб… Да здравствуют клубы! Они служат не только приютом для мужчин в дурном расположении духа, но и притоном для юношей, получивших дурное воспитание. Люди слабые пребывают во власти предрассудка, который заслуживает если не уважения, то снисхождения; назовем его поклонением грубости. Мужчины воображают, будто грубость и есть сила, и почитают своим долгом несколько раз на дню разражаться бранью, чтобы доказать самим себе свою мощь. Брань — это рев тех милых попугаев, которые присвоили сами себе звание львов. Признайтесь, что этих самозваных хищников разумно содержать в помещении хорошо отапливаемом и тщательно охраняемом, где они могут во всякое время дня рычать и браниться, подобно Вер-Веру[611], без опаски и без острастки. Это их успокаивает; они выказали свою силу, убедились, что при желании могут быть резкими и грубыми: значит, в другой раз они смогут позволить себе быть кроткими и учтивыми. Но, возразят нам, для этого они должны покинуть свои проклятые клубы, а они ведь проводят там дни и ночи. — Тем лучше! Однажды нам довелось слышать беседу нескольких корифеев некоего клуба, и смеем вас заверить, что наши салоны ничего не потеряли от того, что эти мастера демонстрируют свое искусство вдали от нас.

Умные люди умеют извлекать из существования клубов множество преимуществ; они проводят там несколько часов, узнают о происшествиях, собирают слухи; вдобавок этот благословенный приют служит оправданием для всего на свете; он предоставляет светским людям готовый ответ на любой вопрос, ложь, предусмотрительно заложенную заранее и поджидающую у ворот… — Куда вы? — В клуб. — Откуда вы? — Из клуба. — Что вы делали вчера вечером? — Был в клубе. — Где вы завтра обедаете? — В клубе… Иначе говоря, клубы, о которых рассказывают столько гадостей, собирают людей докучных, привлекают скучающих и раскабаляют любезных!.. А вы, сударыни, ропщете на клубы! Признайтесь, что вы неправы. Мы, в отличие от вас, убеждены, что роптать тут не на что; клубы забрали у света то, что свет и сам охотно бы отдал, только и всего.