Книга Перешагни бездну - Михаил Иванович Шевердин

ставить ему условия, мучнисто-белое лицо его угрожающе посинело. Он внезапно откинулся на подушку и в припадке судорог перекатывался с боку на бок. От ярости он издавал уже совершенно непонятные звуки. Вдруг он вскочил и пошел, страшный, отвратительный, на Сахиба. Еще секунда — и он вцепился бы ему в горло.

Во дворик выбежал Начальник Дверей с кумганом в руках. Плеснув эмиру в лицо воды, прислужник подхватил Сеида Алимхана под руку и повел его прочь.

Навстречу им уже катился комом мулла Ибадулла Муфти. Вдвоем они увели на карават кривлявшегося, бившегося в их руках эмира.

— Помогите мне, Сахиб, — вопил он, — возродиться во дворце Арк бессмертным! Помогите! Вы друг! Надо! Англия! Война! Восстание против большевиков! Пока жив, восстание! Уничтожение!

Едва слышно Сахиб пробормотал:

— Нечего могилу укрывать одеялом.

Эмир совсем захлебнулся слюной, хрипел и сипел. Долго еще пришлось успокаивать его и отхаживать зеленым чаем и коньяком. Во Дворике Тайн эмир, духовный глава и халиф всех мусульман, блюститель исламских законов, позволял себе нарушать самые строгие запреты, установленные пророком для своих последователей, правоверных мусульман.

ЭМИРСКИЙ ДИВАН

Кусай зубами, царапай ногтями, хватай за шиворот, души за шею.

Факих

Дома — петух, на улице — цыпленок.

Узбекская пословица

Вяло, расслабленно эмир Алимхан ныл:

— …книга… поучительная «Аб-уль-Мульк»… Вы, невежи, не понимаете названия… Разъясню: «Учтивость князей»… Поучительные в книге мысли… написано, в частности: «придворные в делах — черепахи, за дастарханом — шакальи пасти». Все вы обжоры… бездельники…

Его одутловатое лицо порозовело под слоем пудры и белил. Он вдруг закричал. И так прокричал всю свою путаную и несвязную речь:

— …хромые собаки… Вы волки, и шакалы вам зады отъедят… Не почувствуете… Ничего, и без задов проживете… Глаза бы не видели вас! Не допущу! Не позволю!..

Из конвульсивно выдавленных из глотки Алимхана слов явствовало одно: после неприятного посещения покоев Бош-хатын, после бесед со своим ближайшим советником Сахибом Джелялом он питался найти выход злобе в лихорадочной деятельности. Но из скорлупы суматошной речи все же постепенно вылущивались немаловажные мысли. В них, к огорчению муллы Ибадуллы Муфти, эмир на этот раз проявлял решимость. А такого Алимхана духовный наставник боялся хуже яда змеи.

Прежде всего, вопреки его советам, Алимхан не разрешил нескольким почтенным бухарцам уехать из Узбекистана. В слезливых письмах они просили, умоляли: «Жизнь проводим в страхе. Наше здоровье требует тишины и покоя». Они назойливо просили вспомоществований и золотых червонцев, чтобы переселиться в Афганистан или Иран.

Тут же всем написали отказ. Алимхан обиженно объявил:

— Жертвой мне стать, на всех не хватит!

Отказал он и тем, кто в своих письмах, «источая слезы умиления», писали о желании совершить хадж в Мекку.

— Молитвы потом! Наступают времена священной войны!.. Сначала воевать, потом целовать Каабу!.. — выкликал он, отшвыривая письма.

Оживился Алимхан, когда ему прочитали письмо имамов Каттакургана. В нем говорилось:

«…Молим, чтобы заграничные государства защитили мусульман от притеснений в Бухаре, Ташкенте, Уфе, Казани. Известно ведь, что и в старину во спасение ислама правоверные халифы не гнушались помощью безбожников-кяфиров и заключали союзы с идолопоклонниками. Когда же договоры делались излишними, их порывали с благословения всевышнего, ибо соглашение с язычниками не стоит обещания, данного свинье».

— Передайте письмо каттакурганских имамов брату нашему Юсуфбаю Мукумбаеву, — все так же расслабленно простонал эмир. — Сие мудрое… послание… пусть в Женеве и других столицах огласят. Кроме слов… гм-гм… о свинье… Пусть все знают… союз с кяфирами мы, так сказать, одобряем. В газетах призыв о помощи…

При имени Мукумбаева что-то тихо шептавший Сахибу Джелялу доктор Бадма невольно вскинул голову и поискал глазами Юсуфа в толпе чалмоносцев. Столько рассказывали про коммерсанта и представителя эмира в Лиге Наций, про его ум, проницательность!

Отец Юсуфбая Мукумбаева, видный торговец каракулем, до революции жил в Петербурге, имел связи в высоких кругах, и потому Юсуф обучался в аристократическом учебном заведении, куда из «инородцев» допускались лишь сыновья наследственных владетелей — эмиров и ханов, высшего духовенства, беков, — богатых помещиков, коммерсантов. По слухам, эмир тоже учился вместе с Юсуфом, и с тех пор их соединяли узы дружбы.

Доктор Бадма думал увидеть человека примечательной внешности. Ожидания не оправдались. Юсуфбай Мукумбаев ничем не выделялся среди чалмоносцев, каких много толкалось в михманханах Кала-и-Фатту. Небольшого роста, с веснушчатым невыразительным лицом, с курносым — «пуччук» — носом и реденькой козлиной бородкой, он ничуть не походил на виднейшего деятеля европейского размаха, на грозную, внушительную политическую фигуру, а смахивал скорее на сидельца в бакалейной лавчонке. Да и халат его темно-бутылочного суконца, и порыжелые ичиги, и грубая марлевая чалма укрепляли в первоначальном впечатлении. Говорил он больше по-таджикски, сухо, отчетливо произнося слова, не повышая голоса, даже если рассказывал о необычных вещах и происшествиях.

«Наружность обманчива. Курицу цени на блюде, — думал доктор Бадма. — Кто бы подумал, что господин Мукумбаев запросто встречается с Муссолини и Мосли, внимает их изуверским речам, впитывает, как губка, их догмы и является проводником их фашистских взглядов на Востоке. Мукумбаев не просто приказчик империалистов, он сам идеолог империализма».

На эмирском диване Юсуф Мукумбаев вел себя скромно, почти не вмешиваясь в обсуждение. Но он не скрывал брезгливого отношения к мулле Ибадулле Муфти, к его кликушеским возгласам и выкрикам, фанатическим заявлениям. Он знал, очевидно, что мулла Ибадулла за глаза прозвал его Юсуфом-Фараоном, очевидно, по аналогии с библейским Юсуфом-Иосифом, поднявшимся от раба до первого министра. Прозвище прилипло прочно. Господина полномочного министра Юсуфа Мукумбаева боялись. Его влиянию, его богатству, его независимости завидовали.

И надо ли говорить, что доктор Бадма не без внутренней тревоги ждал знакомства с Юсуфом-Фараоном.

А Юсуф Мукумбаев говорил спокойно и мягко:

— Ваше высочество, о преследованиях, которым подвергают мусульман, пишут газеты от имени Бюро мусульманской фракции в Париже и Мусульманского центра в Калькутте. Но редактор калькуттской газеты «Хаблюль Матин» предупреждает: «Наше издание на фарсидском языке, и наши читатели — серьезные люди. Всякие выдумки читать не хотят». Что-де говорить об арабских читателях египетского журнала «Миср»? Египтяне издавна питают уважение к русским. А господин Мустафа Чокаев заявил при встрече — мне пришлось на этот раз ехать через Турцию, — что бред, сочиненный корреспондентом Курширматом, не нужен газете «Ени Туркестан». Курширмат неосторожно рекламирует свои отношения с английскими властями Индии и компрометирует и себя, и дело великого Турана.

Помрачневшее лицо Алимхана повернулось к говорившему.

«Мог бы и повежливее. Спина не переломилась бы. Все же здесь диван», — нервничал эмир. Но спорить