Книга По ту сторону жизни - Екатерина Лесина

Скорее уж в высшей степени абсурдно, однако существующему законодательству не перечит, а значит, вполне осуществимо.

— Гхм… и все-таки… полагаю, придется…

— Взятку дать? — Я села на стол и вытащила из ящика пилочку для ногтей. Отрастали они слишком уж быстро, да и выглядели вовсе не так, как положено ногтям благовоспитанной фрау.

— Что вы, церкви не дают взяток, — притворно возмутился Аарон Маркович, — ей оказывают посильное вспомоществление…

— Пускай… найдите, пожалуйста, кого там вспомоществлить, чтобы решили вопрос правильно, а то ведь… Один не воскреснет, второго отберут. Третий и сам скорее в мире света, нежели яви.

И что остается бедной женщине? Этак я и вправду с тоски крестиком вышивать начну.

Чудо случилось ближе к полудню.

Я сидела у гроба. Просто так… а что, родовой склеп — место тихое, благостное, в чем-то склоняющее к мыслям о вечном. Сидела и полировала ногти, раздумывая, стоит ли предупредить Вильгельма или пусть сюрприза дождется…

А потом все изменилось.

Просто вот взяло и изменилось. Мир будто вздрогнул, распался и сложился вновь, но совершенно иным узором.

А мой супруг открыл глаза.

— Что… — его голос звучал сипло, надтреснуто, — ты здесь делаешь?

— Скорблю — ответила я, пряча пилочку за спину.

А что, у людей скорбь по-разному проявляется.

— Ты меня убила…

Я лишь развела руками, но сочла нужным уточнить:

— Но помогло же…

И вообще, никто не обещал ему, что семейная жизнь будет простой. Я протянула руку. А он принял. И… Чудеса случаются не по расписанию, а лишь тогда, когда действительно нужны.

Эпилог

Он появился в доме седьмого марцета, предварив этот визит дюжиной писем, одно гневливей другого. Письма Вильгельм молча отправлял в камин, последние и вовсе не вскрывая, а после выбирал себе бутылку поприятней и напивался.

Я не мешала. Я ждала.

Сперва Аарона Марковича с бумагами, выправленными должным образом. Прочитав их, Диттер ненадолго застыл, а потом… боги, как он смеялся. Долго и до слез. И кажется, именно этот смех и эти треклятые бумаги помогли ему осознать, что он все-таки жив. Просто немного иначе, нежели другие люди. А значит, сотня тысяч марок потрачена не зря…

Дорогие нынче дознаватели пошли.

Как бы там ни было, он появился в доме седьмого марцета, аккурат после завтрака. Плотный, несколько неуклюжий господин в дорогом костюме. Он производил обманчивое впечатление человека добродушного, возможно, несколько леноватого и не блещущего умом.

Круглое личико. Пара подбородков, подчеркнутых накрахмаленным воротничком. Пухлые щечки с ямочками. И блеклые снулые глаза, которые зацепились за меня.

— Чем могу быть полезна? — поинтересовалась я, подняв бокал. Когда-то меня пытались научить различать оттенки алого по преломлению цвета, а заодно уж и само вино читать, но увы, не вышло.

— У вас мой сын, — господин осмотрелся.

Да, знаю, особняк наш производит впечатление несколько гнетущее, но это если с непривычки. Впрочем, вырабатывать оную господину не стоит.

Я хлопнула ресницами. Ротик округлила. А он поморщился.

— С кем я могу побеседовать? — На лице его появилось выражение раздраженное, за которым просматривалась плохо скрытая брезгливость. — Серьезно.

— Со мной.

Я потрогала пальчиком губу.

— Фрау…

— Вирхдаммтервег, — любезно подсказала я. — И вы мне не нравитесь.

Полагаю, неприязнь была взаимной, но в отличие от меня господин старался казаться вежливым, а потом у него всего-то глаз дернулся, выдавая эмоции.

— Где ваш супруг?

— Там, — я указала пальчиком на лестницу. — Наверху. Или внизу. Еще в кладовые порой заглядывает. Я ему говорю, что не стоит. Наши кладовые, они не совсем, чтобы кладовые… главное, понимаете, если потеряется, ищи его потом… он, конечно, теперь покрепче, чем раньше, и убить его сложно, но вот… все равно волнуюсь.

Я говорила быстро и тем тоненьким дребезжащим голосочком, который так раздражает мужчин.

А еще он явился не один.

Господина сопровождало четверо типов весьма внушительного телосложения и наружности характерной. Этаких берут с собой в места не самые благополучные, исключительно острастки ради, но вот в приличный дом тащить…

— Послушайте, фрау, — господин снял шляпу-котелок и промокнул лысинку, которая проглядывала сквозь серые нити волос. — У меня категорически мало времени. А потому вы или добровольно отдадите мне этого несносного мальчишку, или…

Четверка подвинулась ближе. Угрожают? Вот это наглость! Мне, в моем доме, угрожают… и не боятся, что в жандармерию заявлю? Или… господин явно из тех, кто привык решать подобного толку вопросы. И жандармерией его не испугать.

— Грета? — Дядюшка объявился не то чтобы не вовремя, но вот я бы предпочла обойтись без его присутствия. — Что здесь происходит?

А толстяк с явным облегчением выдохнул.

— Я пытаюсь объяснить фройляйн, что мне нужен мой сын… однако… я предпочту решать вопрос с кем-то более компетентным…

Меня еще и оскорбили.

Нет, это начинает надоедать. И я улыбнулась ближайшему из четверки. Широко. От души. Так, чтобы точно клыки разглядел. Он и разглядел.

Взбледнул как-то… А нервы при такой работе тренировать стоит.

Дядюшка же мой хмыкнул и сказал:

— Боюсь, вам придется уйти как есть… Гретхен не любит делиться.

— Чем? — толстяк не понял.

— Ничем, — честно призналась я. — А вы мне, повторюсь, еще и не нравитесь.

— Это плохо…

— Отец?

А вот и Вильгельм. К счастью, приятно трезв и даже приодеться изволил, пусть и в домашнее, но костюм из серой шерсти сидит на нем отлично. Поблескивают запонки, переливается всеми оттенками алого рубин в булавке для галстука. Волосы зачесаны. На лице — мрачная решительность. С такой физией только подвиги и совершать, а не с родителями встречаться…

— Чудесно. Мальчик мой, мы уходим… надеюсь, ты понимаешь, что сопротивляться не стоит.

— Почему? — искренне удивилась я.

— Потому что мой отец, как всегда, излишне самоуверен и полагает, что четверых… пятерых, включая его самого, магов достаточно, чтобы справиться со мной… и не только со мной.

Маги, стало быть… Я пригляделась. Точно, маги… и такие крепенькие, серьезные… из тех, кому случалось побывать в разных передрягах. Особенно вот тому темненькому досталось. Ишь, оглядывается… Чует, что все не так просто, как ему рассказывали. Раз выжил, следовательно, интуиция работает. И сейчас она ему нашептывает, что лучше бы решить дело миром.