Книга Проклятие Ирода Великого - Владимир Меженков

Такова была внешняя ограда храма. Внутри, в небольшом от нее расстоянии, была другая, снабженная несколькими ступенями. Она образовалась из каменной стены, на которой находилась надпись, под страхом смертной казни запрещавшая иностранцам доступ сюда. Эта внутренняя ограда имела на южной и северной стороне по три входа, отстоявших друг от друга на равном расстоянии, с восточной же стороны одни большие ворота, через которые входим мы с женами своими в состоянии ритуальной чистоты. За этой оградой находилось недоступное женщинам святилище, а дальше третье отделение, доступ куда был открыт одним только священнослужителям. Тут находился самый храм, а перед ним возвышался алтарь, на котором мы приносим Господу Богу жертвы всесожжения. Ни в одно из этих трех отделений царь Ирод не вступал, – ему это было запрещено как не священнослужителю; он лично участвовал лишь в возведении галерей и внешних стен, которые и были воздвигнуты им в течение восьми лет.

Сам храм был отстроен священнослужителями за один год и шесть месяцев. Весь народ преисполнился радости и возблагодарил Господа Бога, во-первых, за быстрое окончание работы, а затем и за ревность царя. При этом они устроили радостный праздник в честь освящения храма. Царь принес в жертву Предвечному триста волов; остальные жертвовали каждый сообразно своим средствам; впрочем, невозможно установить совершенно точное число принесенных тогда в жертву животных. При этом день освящения храма совпал с днем восшествия царя на престол, – а этот день уже тогда праздновался, – и поэтому теперь празднество отличалось особенным блеском.

Вместе с тем был сооружен для царя также подземный ход, ведший от цитадели Антония до самого храма, вплоть до восточного входа. Тут Ирод воздвиг себе башню, куда он мог проникнуть подземным ходом, если бы пришлось опасаться народных волнений. Существует предание, что во все время производства работ по постройке храма днем ни разу не было дождя, который шел исключительно ночью, чтобы не препятствовать правильному ходу работ. Это предание сохранилось у нас от предков. Оно вполне правдоподобно, потому ведь и в других случаях виден был перст Божий».

6

Пока строился новый Храм, постепенно освобождаясь от стен старого, Ирода одолевали сомнения, подобные тем, какие одолевали при возведении первого Храма Соломона: «Богу ли жить на земле? Небо и небо небес не вмещают Его, тем менее сей храм, который я строю» [311]. Мысли эти не давали ему покоя, он вносил все новые и новые уточнения в чертежи Храма, стремясь достичь максимального величия и соразмерности всех его частей. Отчасти этой требовательностью к себе можно объяснить тот факт, что Храм Ирода так и не был при жизни его достроен окончательно. Тем не менее народ, увидев новый Храм освободившимся от строительных лесов и поразившись его великолепию, счел, что к нему больше нечего прибавить и ничего от него не убавить, и посмотреть на него, принести в нем жертвы Предвечному и помолиться Ему толпами потянулись иудеи из самых дальних стран, куда забросила их судьба. Тогда-то Ирод, внутренне все еще недовольный своим главным детищем, решился освятить Храм, благо день, выбранный для освящения, совпал с очередной годовщиной его победы над Антигоном и началом фактического царствования над Иудеей.

В Иерусалим съехалось неисчислимое множество народа и гостей из ближних и дальних стран. Неподдельному восторгу людей не было предела. В числе почетных гостей, которых Ирод пригласил на освящение, были Николай Дамасский и ессей Менахем. Николай, превыше всего ценивший прекрасное в природе и человеке и вслед за Аристотелем полагавший его проявлением порядка в пространстве и соразмерности всех составляющие его частей, даже не пытался скрыть своего восхищения. По внешнему виду Менахема, которому, в отличие от Николая Дамасского, было дозволено осмотреть весь храм и составить о нем более полное представление, трудно было угадать, какое у него сложилось впечатление. Закончив осмотр, он присоединился к дожидавшимся его во дворе язычников перед Никаноровыми воротами Ироду и Николаю Дамасскому, и по своему обыкновению улыбался, лукаво поглядывая на царя. Тот в конце концов не выдержал его взгляда и спросил:

– Что скажешь, пророк?

Менахем вместо ответа на прямо поставленный вопрос, воздел глаза к необыкновенно ясному в это утро небу, на котором из одного его края до другого раскинулась по-праздничному нарядная радуга, и процитировал слова молитвы соломоновой, произнесенной в день освящения первого храма:

– «Да будут очи Твои отверсты на храм сей день и ночь, на сие место, о котором Ты сказал: “Мое имя будет там”…» [312].

Ирода не удовлетворил такой ответ ессея.

– Только имя? – спросил он. – Я рассчитывал, что Предвечный поселится здесь.

И снова Менахем ответил уклончиво:

– Похоже, сбылось реченое Всевышним: «Се, Дева во чреве приимет, и родит Сына, и нарекут имя ему: Еммануил» [313].

Ирод стал сердиться.

– Не хочешь ли ты, пророк, сказать этим, что храм свой я построил не для Предвечного, а для Сына Его? – спросил он.

– Обещанного народу нашему Искупителя и Царя, – поправил его Менахем, – Которому даст крепость Свою и станет судить через Него народы во всех концах земли.

Ирод почувствовал легкий укол в сердце. «Царя!» У Иудеи уже есть царь, этот царь – он, Ирод, и Сам Предвечный признает это, доказательством чему служит эта роскошная радуга, раскинувшаяся во все небо.

В сладком предвкушении чего-то необычного, что откроется ему сегодня при освящении Храма, Ирод спросил еще:

– По каким признакам можно будет определить, что обещанный Предвечным Искупитель и Царь явится пред нами и поселится в Храме, построенном мною? – Ироду хотелось, чтобы Менахем, наделенный даром пророчества, если и не сказал бы прямо, то хотя бы намекнул на то, что Сын Предвечного явится – или уже явился? – миру точно так же, как являются в мир все другие дети, ничем внешне не отличаясь от них. Разве не сам Менахем, впервые увидев Ирода-ребенка, угадал в нем будущего царя Иудеи? Ирод буравил Менахема взглядом, как если бы хотел внушить ему произнести вслух слова пророка Исаии: «Он будет питаться молоком и медом, доколе не будет разуметь отвергать худое и избирать доброе» [314].

Ессей действительно ответил словами Писания. Но не теми, которые ожидал услышать от него Ирод, а другими:

– «Даст знак Господь мухе, которая при устье реки Египетской, и пчеле, которая в земле Ассирийской, – и прилетят, и усядутся все они по долинам опустелым, и по расселинам скал, и по всем колючим кустарникам, и по всем деревам. В тот день обреет Господь бритвою, нанятою по ту сторону реки, царем Ассирийским, голову и волоса на ногах, и даже отнимет бороду. И будет в тот день: кто будет содержать корову и двух овец, по изобилию молока, которое они дадут, будет есть масло; маслом и медом будут питаться все, оставшиеся в этой земле» [315].