Книга Вирус "А". Как мы заболели вторжением в Афганистан - Валерий Самунин

Если вся операция по грядущей смене власти в Афганистане держалась в глубокой тайне, то доставка в Кабул будущего руководителя государства была окружена просто-таки непроницаемой завесой секретности.

Крючков, пригласив к себе в Ясенево офицеров из спецподразделения «А» во главе с майором Изотовым, лаконично озвучил приказ:

— Вам поручается охрана лиц из числа руководителей дружественной страны. Если с ними хоть что-нибудь случится, то вы пойдете под суд. Вам ясно? Вылет из Москвы завтра.

Охраняемых лиц было двое: темнолицый мужчина среднего роста с орлиным профилем и восточного типа женщина, тоже смуглая, с царственной осанкой и всегда приветливым выражением на лице.

Что это за люди и куда предстоит лететь, офицерам Изотова не сказали. Майор на всякий случай вооружил свою группу — а состояла она из четырех человек — по максимуму. В аэропорту Внуково к ним присоединились два сотрудника внешней разведки — Петров и Чичерин, эти тоже до поры помалкивали. Только перед самым вылетом кое-что прояснилось. Личный пилот Андропова полковник Наганов, встретив гостей на борту самолета-салона Ту-134, отрапортовал:

— Товарищ Бабрак Кармаль! Экипаж готов к вылету по маршруту: Москва — Ташкент с последующим перелетом на Баграм.

Смуглый мужчина, которого назвали Бабраком, приветливо пожал руку пилоту и, пропустив свою даму вперед, прошел в передний салон, предназначенный для первых лиц. Петров последовал за ними, а его коллега чуть замешкался, и этим воспользовался Изотов:

— Вы хоть объясните нам, где находится этот Баграм? В какой стране?

Чичерин удивленно окинул взглядом всю группу:

— Как где? Разве вам не сказали? В Афганистане.

Встретивший их в Ташкенте прямо у трапа полковник из республиканского КГБ сообщил, что вылет на Баграм пока откладывается.

— Дана команда разместить вас на даче первого секретаря ЦК компартии Узбекистана, — доложил он.

Споро погрузились в три «Волги» с зашторенными окнами и поехали в загородную резиденцию Рашидова. Ожидание дальнейшего вылета растянулось на несколько дней. За это время «альфовцы» потихоньку выяснили, что охраняют они будущего президента Афганистана и его верную подругу. Всю команду, включая Анахиту Ратебзад, экипировали в солдатскую форму без погон и знаков различия: выдали серые шинели, сапоги, ремни, гимнастерки и брюки.

Кстати, когда, наконец, получили разрешение на вылет, то эта секретность едва не стоила им всем жизни. Личный андроповский самолет Ту-134 садился в Баграме поздно вечером, однако в целях маскировки все посадочные огни на аэродроме были выключены. Самолет выбросил тормозной парашют, но даже при этом чудом не выкатился за пределы взлетно-посадочной полосы. Только мастерство пилота помогло избежать катастрофы. Когда Ту-134 остановился в самом дальнем углу аэродрома, из самолета по приставной лестнице выбрались «альфовцы» и с оружием наготове заняли круговую оборону. Через минуту подлетели уазики с офицером КГБ, отвечавшим за линию военной контрразведки на авиабазе Баграм, и заместителем командующего ВДВ генералом Гуськовым. Всех пассажиров с их багажом быстро загрузили в машины и отвезли в расположение «мусульманского» батальона. Кармалю и Анахите отвели бетонный бункер под капониром — там было электричество, но царил жуткий холод. Зима в тот год накрыла Афганистан рано, в декабре ночами термометр показывал ниже двадцати градусов мороза.

— Быть в боевой готовности. Ночью пойдем на Кабул, — сказал «альфовцам» Петров и растворился в темноте.

* * *

Маршал Огарков сделал еще одну отчаянную попытку убедить членов политбюро воздержаться от ввода войск в Афганистан. Перед этим он вновь проконсультировался с главкомом сухопутных войск Павловским, своим заместителем Ах-ромеевым и начальником ГОУ Генштаба Варенниковым. Павловский, который до сих пор таил обиду на министра за отказ выслушать его, холодно перечислил то, что уже содержалось в прежних отчетах по итогам двухмесячной командировки в ДРА. А в заключение подчеркнул:

— Большинство афганцев негативно воспримет нахождение на своей территории частей и подразделений чужой армии. Они по своей природе не могут согласиться с этим. А значит, возьмут в руки оружие и выступят против нас. А заодно и против этих афганских революционеров, пригласивших наш контингент. Значит, ситуация там только ухудшится.

— Боевые действия примут характер настоящей и большой войны, — подтвердил Варенников. — И вряд ли тот скромный контингент, который мы собираемся задействовать, сможет тогда одержать победу. Значит, придется его увеличивать, вводить дополнительные силы. По нашим прикидкам для того, чтобы надежно контролировать ситуацию, потребуется иметь там более двухсот тысяч человек личного состава, а это сейчас абсолютно нереально. У нас нет и в ближайшее время не будет такого ресурса.

— Но у руководства имеется очень серьезный аргумент, — осторожно заметил Ахромеев. — Это опасения насчет возможного предательства Амина. Ведомство Андропова убеждено в том, что он тайно сотрудничает с американцами. Видимо, Амин доживает свои последние дни на высших постах в Афганистане. И наши товарищи в ЦК опасаются, как пройдет смена власти. На чьей стороне окажется афганская армия? Не воспользуются ли мятежники этой ситуацией, чтобы упрочить свои позиции? Вы ведь лучше меня знаете позицию «соседей», — обратился он к Огаркову.

— Я в курсе, — коротко кивнул тот.

— Значит, точка зрения «ближних» взяла верх! — сокрушенно махнул рукой Павловский. — Нас в Кабуле пытались убедить в том, что Амин — агент ЦРУ, но какие при этом приводились доказательства? Да только одно: что, будучи студентом американского университета, он возглавлял там афганское землячество. Якобы таких американцы вербовали просто автоматически, скопом. Вот и все. Я же, повторяю, неоднократно встречался с Амином, много часов беседовал с ним и вынес твердое убеждение: это человек, который предан Советскому Союзу. Он много раз просил советское руководство принять его — еще когда был премьером и затем, когда возглавил государство. Принять, выслушать, поддержать. А мы из него шпиона сделали.״ Э-э, да что там говорить…

— И потом, это иллюзия — верить в то, что наши войска войдут и встанут гарнизонами, не принимая участия в боевых действиях, — горячо поддержал его Варенников. — Их обязательно втянут в драку. Пойдут гробы. Как мы станем объясняться с собственным народом? И какие доводы предъявим международному сообществу? Ведь нас сразу обвинят в агрессии.

Огарков уже много раз слышал нечто подобное. И был целиком согласен с этим. Николай Васильевич попал в очень сложное положение. С одной стороны, как начальник Генерального штаба и первый заместитель министра обороны, он был обязан подчиниться приказу и приступить к его немедленному выполнению. С другой… Как опытный полководец и искушенный политик, он хорошо представлял все последствия этого шага — для своей армии, для страны, ее будущего. Плохие предчувствия терзали его. Огарков — человек, который самолично принимал участие в разработке и утверждении планов превентивных ударов по странам НАТО (при наличии признаков подготовки ядерного нападения на СССР) и верил в успех этих ударов, который сам был фронтовиком и храбро сражался с фашистами, который десятки лет отдал укреплению оборонной мощи страны, — не верил в успех блицкрига в афганских горах, ждал от этой акции больших неприятностей. Да, Афганистан отдавать нельзя, он тоже понимал это и был готов к реализации разных вариантов, направленных на то, чтобы сохранить там дружественный нам режим. Но только без участия советских воинских частей. Без большой войны. Свой Вьетнам за Амударьей нам сейчас не нужен, совсем не нужен. Раз чекисты считают, что этот Амин — американский агент, тогда пусть они найдут способ убрать его. Лучше — законным путем, используя внутреннюю оппозицию. Пусть поставят на его место другого, более надежного человека. Есть же у нас в Кабуле люди, которые могут это сделать, вот и Павловский рассказывал о том, как внушителен персонал КГБ, да плюс к нему резидентура ГРУ, да еще и полутысячный отряд спецназа, который только и ждет команды в Баграме… А развертывать армию — значит невольно подставляться под удары со всех сторон. Больно будет.