Книга Дело принципа - Денис Драгунский

– Вы поедете в свадебное путешествие? – я обернулась.

– Представь себе, да! – сказал папа. – В сентябре. Во Францию.

– А мамин и твой тоже как будто сын, этот итальянец? Он будет жить тоже с вами?

– Со всеми нами, – сказал папа. – Конечно, с нами. Я его еще не видел, но мама уверяет, что это обворожительный молодой человек. Впрочем, возможно, что он поедет учиться. И ты тоже.

– Что и я тоже?

– Ты тоже поедешь учиться. Мы с мамой так решили. Раз ты такая талантливая девочка. Твои учителя говорят об этом. Тебе надо дать образование. Хорошее образование. Это так современно – образованная молодая женщина. История искусств. Или, например, русская литература. Твой, как его, ах да, Яков Маркович говорит, что ты удивительно хорошо говоришь по-русски и разбираешься в тайнах русской души, как она явлена в книгах великих русских писателей. – Папа говорил как по-писаному. С ним всегда такое случалось, когда он чем-то увлекался. Сейчас, очевидно, его увлекла идея спровадить меня куда подальше. – В Петербург, – сказал папа, – или в Париж. Выбирай.

– Что-нибудь еще на «п», – сказала я. – Перуджа, Претория или Пенсильвания. А вообще-то черта с два. Не хочу никуда ехать. Хочу вернуться в имение и пить там чай с плюшками и вишневым вареньем. Пока все.

Но тут же я подумала, что папа, наверное, прав.

Мне надо уехать.

Вот ведь в чем дело: несмотря на все наши ссоры и взаимные насмешки – мы с ним, как ни крути, за эти почти десять лет стали самыми близкими людьми. И я, хотя была его дочерью, была для него единственной и самой близкой женщиной за эти годы. Я не знаю, бегал ли он на конюшню в имении, ездил ли он к актрисам в Штефанбурге. Ну, допустим, что да. Это неважно. Это полнейшая чепуха. Его единственной любимой женщиной все это время была я. Почти такая же злая и капризная, такая же непонятная, непредсказуемая, но зато такая же умная, проницательная, начитанная, разговорчивая, с такими же потрясающими фантазиями, как бросившая его жена. То есть как моя мама. И вот теперь они с мамой сошлись снова. Или собираются сойтись. Не могут быть у одного мужчины две любимых женщины в одном доме. Это, ей-богу, какой-то разврат. Или прямая дорожка в сумасшедший дом. Так что папа прав, разумеется. Хотя мне от его правоты не легче.

Поэтому я сказала:

– Впрочем, ладно. У меня есть время подумать?

– О чем? – спросил папа.

– Выбрать: Париж или Петербург, – ответила я. – Вы, я надеюсь, – я хотела спросить: «Вы меня обеспечите как следует? Чтобы я могла снять квартиру в Париже или Петербурге, нанять прислугу, ходить в театры, я уж не говорю о плате за обучение и книги – это как бы само собой разумеется, но осеклась, подумав, что это было бы слишком бессердечно – задавать такие вопросы в столь важный момент, и поэтому продолжила: – …вы, я надеюсь, устроите что-то вроде семейного ужина? Чтобы мы, наконец, все вместе посидели, поговорили о будущем нашей семьи. Чтоб я, наконец, могла увидеть вас – веселых и счастливых – рядом!

Папа посмотрел на меня очень пристально, пытаясь понять, правду ли я говорю, или издеваюсь, или что-то задумала. Но я со всей доступной мне искренностью улыбалась и хлопала глазами. И он, кажется, поверил.

– Да, – сказал он, – разумеется.

– И моего нового брата князя Габриэля ты тоже позовешь?

– Разумеется, – сказал папа, – если он захочет. Надеюсь, даже уверен, что он захочет. Это ведь очень важно – первый семейный вечер! – и папа поднял палец.

– Чудесно, папочка, – сказала я. – А почему мама, если вы уже обо всем договорились, если сейчас сплошная любовь и снова семья, почему мама не пришла к дочке на день рождения?

– Хорошенький был, кстати говоря, день рождения, – сказал папа. – Я понимаю, ты не виновата, но… Надеюсь, эта история тебя многому научила.

– Не надо, папочка! – попросила я. – Но ведь мама же не знала, что такое случится? Или знала? Или – знала? – я сощурилась и нахмурилась.

– Бог с тобой! – сказал папа. – Откуда она могла это знать? Ну, не думаешь же ты, что твоя мама знакома с этими мерзкими подпольными абортистками?

– Я ничего не думаю, – сказала я.

– Она в самом деле захворала, – сказал папа. – У нее действительно тяжелейшая мигрень. Будет правильно, если ты ее навестишь.

– Непременно, – заверила я. – У меня еще есть кое-какие дела. Я буду вечером. Или завтра вечером. – Я подошла к нему, чмокнула его в щеку, быстро собралась и выбежала на улицу, думая только об одном: скорее бы появился этот проклятый черт Фишер.

Наверное, Фишер на самом деле был черт, потому что появлялся тут же, стоило только о нем подумать. Прямо как Мефистофель. Жалко только, что я не Фауст. А, впрочем, тут же – это слишком сильно сказано. Фишер ждал меня на Гайдна, 15.

Но перед этим я, как велел папа, съездила к маме, привезла ей цветы и конфеты. Дверь открыл князь Габриэль. Мы с ним расцеловались вполне по-братски. Мама лежала на диване. Бледная, некрасивая, но прекрасная. На столике стояли разные микстуры и капли и горела спиртовка под чайником, из носика которого шел какой-то ароматический пар и мама его вдыхала.

– У тебя, наверное, вот от этого всего голова болит, – сказала я, без спроса закрутив огонь. – Вообще, мне кажется, ты залечилась. Нельзя столько лекарств на одну душу. – Я показала на столик, где теснились пузырьки и коробочки. – Мама, тебе надо в деревню. К лесам и полям, к озерам, речкам и сенокосам. Папа сказал, что вы помирились. Я счастлива. Правда, он сказал, что вы решили выпереть меня в Париж или Петербург. Но, наверное, вы правы.

– Отчего же выпереть? – томно сказала мама. – Тебе ведь надо получить образование. Образование для девушки – это так современно! А нет – так нет. Мы будем только счастливы, если ты будешь жить с нами и покоить нашу старость.

– Хорошо, мамочка, – сказала я. – Прости мое детское любопытство. Что ж там было с этим паном Ковальским? Ты можешь мне объяснить двумя словами? А если не двумя, тогда не надо. Тогда в другой раз.

– У меня ужасно болит голова, – сказала мама, прикрыв рукой глаза. – В другой раз.

Я вздохнула и все-таки спросила:

– Но тогда хоть одно слово. Просто – «да» или «нет».

Я глядела на нее и думала: чего бы такого у нее спросить, чтоб она могла ответить «да» или «нет»? Может быть, это была афера с фальшивым векселем? Я про такое читала в газете. Некоторым удавалось все быстро провернуть, и выкупить вексель, и остаться с хорошей прибылью. Она надеялась нажиться? Зачем ей нужны были деньги? Для этих террористов? То есть она взаправду состоит в каком-то комплоте против правительства? Значит, расстроив эту сделку, я спасала империю? Вот ведь судьба, однако… А может быть, она просто захотела вернуться в имение, чтобы стать его хозяйкой наконец? Ведь она сама сказала: «Мне бы твое бесстыдство, я бы давно выгнала твоего отца из имения». А теперь, когда афера не удалась, она помирилась с папой? Чтобы все равно стать хозяйкой? Как это пóшло. Хоть плачь.