Книга Лето бородатых пионеров - Игорь Дьяков

… Мы стояли, облокотившись на перила. Внизу, в величественном пламени заката раскинулась перед нами Москва, русская столица, снова русская. Пылал золотом купол храма Христа Спасителя, а слева от нас телевизионщики снимали для вечерних новостей посадку очередного дубка – значит, русских стало еще на миллион больше. Моя собеседница рассказала о новых названиях московских улиц. Например, бывший Калининский назывался проспектом Дмитрия Донского, проспект Маркса – именем Ивана Калиты, а Ленинский – Ивана Грозного, наверное, для лучшего настроя въезжающих в Москву иностранных гостей. Сбылись пророчества Серафима Саровского, или это было уже после второго пришествия? – не знаю. А спросить своего гида – не успел. Она так и осталась во сне, вновь русская Россия, хотя и без кокошника…

Рассвет на Москва-реке

Слюня, как змея,

Сползает с травы.

Змея – это я.

Трава – это вы.

Евг. Щербаков. Из поэмы «Опознанное»

– Лохи – сюда, крутые – сюда! – орал в мегафон загорелый бугай в бульдожьей золотой цепочке образца июня 2007 года. Такие прибамбасы покупаются, как правило, на Кипре метрами, «кипрометрами».

Бугай покачивался-поездывал, стоя на двухколесном передвижном средстве, названия которого «лохи» еще не успели узнать из гламурных телепередач о жизни россиянской элиты. Одной рукой в кастрюлеобразном, образца начала 90-х, перстне, бугай опирался на руль, другой крепко держал матюгальник производства компании, финансирующей кошерное производство чего-то на территории БСССР (бывшего Советского Союза).

Функция бугая была проста и одновременно ответственна: распорядиться о парковке прибывающих авто в соответствии с их «крутизной». К категории лохов относились те неудачники, или лузеры, которые приехали сюда, на околорублевский берег Москва-реки, на тачках дешевле 50 тысяч грин, или пятисот «веников» («Вениками» в элитных кругах россиании называют стодолларовые купюры, на которых, как многим известно, изображен масон высокого посвящения, а по совместительству президент США, Бенджамен Франклин. То есть Вениамин. Отсюда и «веник»).

Соответственно, все железо дороже 50 тысяч у. е., в проницательных глазах бугая сразу же определялось в стойло для крутых. Ошибаться ему в столь тонком вопросе было никак нельзя. По понятным причинам.

А съезжались лучшие люди страны (и лучшие лохи ее же) на праздник яхт, включающий горделивый показ, увлекательные гонки и отпадную тусню до рассвета.

Приятно устроителям было многое. Запредельные цены на пойло, внимание СМИ, осознание себя основателями новой наднациональной традиции. Хотя и национальной тоже – марси…, то есть россиянской.

А был как раз дикий взлет патриотизма – выборы-то на носу, – «и те, и те».

Невысокий, но длиннорукий глава формальной России первым задавал тон. Все чуть не до плача сочилось желанием, чтобы Сочи стали местом проведения Олимпиады-2014, года столетия начала Первой мировой войны. Только что, 22 июня, по всей стране прошли похороны павших, кости которых обвевались ветрами и мокли под дождями больше шестидесяти лет. Так что хитрые люди с «кирпичного завода» (так в народе именуют Кремль) продумали все две детали по воспламенению в гражданах чувства патриотизма: это, во-первых, тотальные похороны, центральным сюжетом которых стал уход в преисподнюю Главного Вурдалака Новой России, не дожившего, к горю подавляющего большинства населения, до Страшного земного суда и справедливого возмездия; и, во-вторых, беспредельная и, по замыслу Кремля, всенародная радость по любому мало-мальски удобному поводу. И вот центральным сюжетом этого направления как раз и стали Сочи-2014. Целая делегация дармоедов, названная официально заявочным комитетом, только что отправилась в далекую Гватемалу, куда двинулись и «Крупняки» из конкурирующих Австрии и Южной Кореи. Куда собрался – для поддержки кандидатуры Сочи «наш Президент», как прозвали маленького усталого от жизни человечка государственные СМИ.

– Бля! – произнес у гаража, держа в руках бутыль «першого пива Украины», акуловский человек Гленни.

Здесь кое-что требует пояснения.

Произнесенное им в беседе с другом, также акуловским человеком, тихо взбешенным окружающей атмосферой писателем Фомой Сукачевым, слово было единственном общим, что связывало их с собирающейся неподалеку тусовкой.

Гараж, в котором стояла роскошная битая «копейка» Гленни, находился метрах в трехстах от берега. Рядом высились тоскливо-престижные многоэтажки Строгино. Светило светило.

«Перше пиво Украины» называлось «Оболонь».

«Акуловским человеком» именовали себя выходцы из подмосковного военного городка неподалеку от Кубинки. Их отличала спайка, чувство потерянности и набор понятий, свойственных уходящим, практически динозаврическим, эпохам – о чести, достоинстве, державном стоянии и дико немодной к тому времени нетолерантности, что означает абсолютную нетерпимость ко злу, а тем более злу в пошлейшей обертке. Предание гласит, что лучший городок (по версии 1975 года) ВС СССР был создан по приказу Сталина от 1948 года. Набирались для службы на объекте ПВО, стоившем чуть меньше Ленинграда без музеев, лучшие выпускники трех военных училищ Советского Союза – Минского, Харьковского и еще какого-то (по сей день секрет). Это были отцы поколения наших пригаражных собеседников. Сначала в окрестностях объекта поймали тучу всяческих шпионов, потом отцы с семьями, направленные высоким начальством, съезжались в городок, где через считанные часы получали квартиры и приступали к службе тоталитарному государству.

(Кстати, полоскание этого самого государства есть третий элемент по внедрению в общество поросячьего административно-общенародного патриотизма.)

Наконец, именование Гленни Сергей Зубов получил совершенно беспричинно от аксакала Акулово – отставного многодетного полковника Володи Колычева. Он один из немногих жил в городке с детства, женился на однокласснице, они нажили троих детей, и теперь государство, проявляя безграничную заботу об отставниках, настолько увлеклось, что забыло, а где, собственно, заканчивается граница этой заботы, и Колычев с семьей оказался в квартире, как бы подвешенной, во всяком случае – «не своей». Он плюнул на разборки и застыл подобно Будде, который, как известно, наказал себя за просыпание от благостного сна отрезанием собственных век – они упали на землю и проросли первым на земле чайным кустом…

У Колычева был особый дар: давать прозвища, которые прилипали к фигуранту на всю, как оказалось, жизнь. Прозвища никто не оспаривал, а принимал безропотно, потому что они каким-то образом сразу описывали облик – моральный и внешний – конкретного акуловского человека. «А как поживает Фоторобот?» – спрашивал, например, Колычев в акуловской компании. И все сразу понимали, о ком идет речь, хотя кличка прозвучала впервые. Поначалу и ему пытались придумать кличку, но именно придумать, а не действовать по наитию. Дальше «Боярина» не пошло (ну, того, времен Ивана Грозного). Он сочувственно пожевал губы, и просто произнес: «Супец». Уже через мгновение все поняли, что иначе и быть не может: физиономия круглейшая, печально-бледно-голубые глаза напоминают галушки, есть что-то от солнца с детских рисунков или старинного лубка, да и вообще… Последний аргумент («да и вообще») был в этом случае, как и во всех остальных, главнейшим. Дар, куда денешься!