Книга Проклятая и безликая - Ермак Болотников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отец легонько кивнул, взяв Сессиль под руку и ведя в сторону столовой, куда мы вскоре должны были пройти. Следующим вошел Людвиг, мой кровный брат, ведущий под руку девушку, которой нежно поглаживал запястье, словно пытаясь успокоить. Она выделялась на фоне остального интерьера, абсолютно неожиданно обладая темной, загорелой кожей, и даже будучи облаченной в прекрасные, шелковые наряды, которые стесняли ее движения и мешали передвигаться, делая движения еще менее грациозными и простыми, она не могла стать одной из нас просто по этому признаку. Абсолютно все, начиная от темных, практически черных волос спадающих вплоть до середины торса, заканчивая суженными глазами и необычным, фиолетовым цветом зрачков, говорило о ее принадлежности к южанам, что скорее всего, вызовет ни один скандал в высших кругах, если все же, Людвиг женится на ней. Тонкие, длинные руки с такими же продолговатыми пальцами испуганно жались к брату, хватаясь за его льняную рубашку черного цвета и поглаживая ее. Казалось, что она вот-вот готова повиснуть на Людвиге, поддавшись страху и испугу. На ее губах остались шрамы от плетей, около правого глаза сиял еще один, оставленный раскаленной сталью. Подобное было просто непозволительно для любой дворянской девушки, что осталась в милости Сивила… но в тоже время, подобное являлось абсолютно естественным для тех несчастных, кто жил на спорных территориях, за которые сейчас ведется долгая... Очень долгая война. К сожалению, я даже не могла точно сказать, получила ли она эти шрамы от южан или имперцев… война жестока, ей повезло, что Людвиг избавил ее от подобной жизни, пусть и не могла с уверенностью считать, что ему позволят выйти за девушку. Даже если брату придется жениться на дочери Тревелья, вряд ли мы просто так оставим ее одну. Она не станет членом семьи, но отец не бросит ее на произвол судьбы… по крайней мере, хотела в это верить, Тиер никогда не отличался излишней жестокостью, я считала, что ему будет не сложно пристроить ее на работу у нас в доме. Страх в ее глазах отзывался мне, она страшится быть непризнанной, потеряться здесь, лишится брата, который казался ей единственным оплотом. Признаться, она затянула меня так сильно, что я практически не обращала внимание на брата, который признаться, практически не изменился за все то время, что тот провел в столице. Далеко от дома.
В отличие от младшего, Генриха, что состарился слишком рано из-за болезней и странной, практически навязчивой идеей о единственной цели в жизни - работы, или Денвера, что и вовсе был старше его на несколько лет, Людвиг каким-то образом сохранил свой юношеский вид, несмотря на работу судьи и крайне долгие поездки по стране. Он не обрел ни одного шрама, что либо говорило об отсутствии дуэлей чести, либо о его мастерстве мечника. В рыжих глазах плясал огонь, такой же, как много лет назад, он шел гордо, высоко подняв голову, рассматривая отчий дом и собравшихся впереди, узнавая старинных служивых людей. От Людвига исходил аромат канцелярии, запах чернил, свежей бумаги и ломкого пергамента, в нем ощущалась судейская власть, такая же, как у отца, но тише, куда тише и спокойнее. Его волосы оказались растрепаны, около шеи болтался вырезанный из дерева символ Сивила, крайне простая змейка, которая точно являлась подарком его возлюбленной ввиду крайне небрежной, но в тоже время, аккуратной работы, на поясе, без ножен, сверкала искусная шпага, подарок отца на восемнадцатый день рождения. Ее гарда сверкала золотом, представляя собой изображения ветвей деревьев, на которых сверкали разноцветные драгоценные камни, лезвие блестело от некоторых оставшихся на нем капель крови. Около его плеч лежала мантия будущего вершителя, третий по важности ранг в судебной иерархии… шедший сразу после поборника Пера, которым ныне являлся наш добрый союзник и друг отца, Денвиль Тиль, что и стал наставником для Людвига. Этот ранг являлся действительно важной вехой, под управлением Людвига находились все окрестные столичные суды, а дела, что он рассматривал, уже были высшей тяжести. Именно ему отдавали предателей и еретиков, он тесно сотрудничал с орденами и во многом, определял, насколько сильно церковь властвует над обществом, имея право на полное уничтожение законопроектов, которые слишком возвышают церковь над человеком. В отличие от отца, брат любил перстни, отчего на руках сверкало сразу несколько, в том числе несколько с изображением пера и меча, что означало тот лестный факт, что на службе ему выдавали их как знак одобрения и поощрения работы. Взглянув на меня, казалось, что на несколько секунд, он даже не смог понять, кто стоит перед ним, а после того, как осознал, в его глазах мелькнула удивительная гордость и что-то, близкое к искреннему счастью. Шаги ускорились, заставив девушку рядом испуганно бросится за ним, чуть ли не переходя на бег, лишь не отстать. Испив ампулу с ядом, он проигнорировал попытки жреца отдать ее девушке. Она не являлась частью нашего рода, и не должна была принимать яд. Жрец опомнился и убрал руку с ядом только после того, как ему прошептала Аколит.
- Дражайшая сестра, какая честь видеть тебя сегодня… признаться, я уже не замечаю перед собой ту испуганную, робкую девушку, что оставил здесь несколько долгих лет назад… На тебе шрамы, твой взгляд уверен и спокоен, ты все больше походишь на Денвера, к счастью, только в лучших его чертах. - Людвиг опустился на колено, девушка рядом с ним неловко улыбалась мне белоснежной улыбкой, после чего, последовала примеру юноши. Я не знала, насколько хотела принимать подобное одобрение, я не желала походить на старшего брата… но он смог заметить разницу, что во многом, грело душу. Надеюсь, столица не сделала из него напыщенного и высокомерного дворянина, как то произошло со Денвером... - Прошу, моя суженная… Али'Нель, надеюсь… что когда на сегодняшнем ужине возникнут споры, ты поддержишь мое право жениться на ней. Или по крайней мере, не будешь вести себя с ней как со служанкой.
- Приветствую тебя, мой возлюбленный брат, рада видеть, что ты сохранил в себе юность, что к сожалению, нельзя сказать об остальных наших братьях… - Я увидела, как на лице Людвига проскользнула тень ухмылки, что тут же исчезла, словно вспоминая,