Книга Владимир Богомолов. Сочинения в 2 томах. Том 1. Момент истины - Владимир Богомолов

С уважением Богомолов 12.01.74 г.»

На письме приписка рукой М. Озеровой:

«Получено 24/1-74 года» М. Озерова.

После ознакомления с рукописью, спустя месяц, меня пригласили в «Юность» к главному редактору. При разговоре присутствовал первый его заместитель поэт-песенник А.Дементьев и зав. отделом прозы. Главный дословно мне сказал: «Я был на фронте с первого и до последнего дня, я полковник и войну, слава Богу, знаю. Я поражен вашей компетентностью, вашим знанием войны, всех деталей и воздуха того времени и вашей памятью. Все это удивительно здорово, но... лишь на уровне дивизии! Как только вы поднимаетесь выше, — это уже написано не Богомоловым, а Ласкиным! Я имею в виду прежде всего главу «В Ставке», изображение Сталина, наркомов, маршала Баграмяна и эпизоды с генералами. Ко всему прочему, эти места, да будет вам известно, делают роман практически непроходимым. Противопоставление ваших героев, розыскников, уполномоченным контрразведки в частях — это ненужная драматургия, от нее тоже надо избавиться. И спорить тут просто нелепо!.. Поверьте моему опыту! Вы ведь Сталина если и видели, то только на мавзолее во время демонстрации, а я с ним встречался лично, разговаривал не раз вот так, как с вами, я себе его отчетливо представляю и как человека, и как руководителя. С Иваном Христофоровичем Баграмяном я в дружеских отношениях с сорок первого года и должен заметить, что вы сочинили на него шарж, причем не лучший. Эти образы у вас искажены. От эпизодов со Сталиным и с генералами надо избавиться без колебаний и без малейшего сожаления — все, что выше дивизии, написано Ласкиным! Поверьте моему опыту!»

Я cпpосил: «И Баграмян искажен тоже?» Полевой ответил: «Да, безусловно!»

Я не знал, кто такой Ласкин, в рукописи не было никакой дивизии, не было и шаржа на Баграмяна: очень любопытно, если учесть, что фамилия Баграмяна упоминается только в одной фразе без какой-либо оценки или характеристики — там сообщается о его отсутствии в этот момент в штабе фронта.

Неудивительно, что от услышанного я находился в немалом недоумении и погодя отвечал, что не могу согласиться с замечаниями и не смогу что-либо убрать или переделать. Я вслух откровенно предположил, что между нами возникла «нестыковка» и нам лучше «по-хорошему разбежаться», я готов немедля вернуть аванс, на что главным редактором мне было заявлено: «Не надо горячиться и не надо ничего возвращать! У нас нормальный рабочий диалог! Я вам высказал наше мнение, и вы его внимательно обдумайте, а мы подумаем над тем, что сказали вы. Потом встретимся и совместим наши позиции. Я убежден, что нам удастся достигнуть взаимопонимания».

Позднее я не раз дивился высокому цензорскому — политическому и идеологическому — чутью того времени, каким обладал главный редактор «Юности» Б. Полевой: то есть по прочтении рукописи, до отправки ее в «Инстанции» для получения разрешительных виз на публикацию, он отметил, выделил то, что эти «Инстанции» потом мне вчиняли и на чем настаивали.

Меня попросили без промедления представить в редакцию еще три экземпляра рукописи. Я решил, что они хотят, не теряя времени, ознакомить с текстом членов весьма многочисленной редколлегии, чтобы все дружно прочли и рукопись была бы запущена в работу. Я был уверен в романе и срочно сделал допечатку. Я и не подозревал о том, что последовало за разговором с редактором, мне и в голову не могло прийти, что полученные от меня экземпляры начнут за спиной автора последовательно гонять на так называемые «экспертно-консультативные чтения» по различным адресам: в Главное управление Министерства Обороны, КГБ, МВД, Главному военному цензору, Главное Политическое Управление и т.д. Как выяснилось впоследствии, всего в закрытом «рецензировании» и «экспертно-консультационных» чтениях рукописи моего романа в разных ведомствах, судя по официальным отзывам и пометкам на полях, участвовало не менее восемнадцати генералов и старших офицеров — от просто начальников до узких специалистов, в частности в области криптографии и радиопеленгации, — замечу, что ни одного профессионального замечания они мне вчинить не смогли. Причем всюду соблюдалась иерархия: первые оставляли автографы только шариковыми ручками, а вторые — карандашами.

Как потом выяснилось, для Главлита было достаточно и требовалось всего два заключения: Пресс-бюро КГБ и Министерства Обороны.

Рукопись в редакцию я представил в начале декабря, а отбить все навязываемые мне купюры и поправки и выколотить последнюю необходимую для публикации «чистую» визу мне удалось лишь спустя восемь с половиной месяцев, 21 августа 1974 года.

Следует сказать о сопутствующих факторах, повлиявших на развитие ситуации. Ответственным секретарем «Юности» был немолодой человек[76], якобы в прошлом, во время войны, главный редактор какого-то издания — журнала «Фронтовые иллюстрации» или «Красноармейца». После войны, еще при Сталине, была расстреляна его жена по какому-то облыжному политическому обвинению. Это был сломленный, крайне осторожный человек, но большой энтузиаст «спеццензуры». Из перестраховки, опасаясь, как бы потом его не обвинили в идеологических просчетах, он последовательно, официально и неофициально, отправлял по второму кругу рукопись аж в семь адресов; в двух компетентных организациях, куда он пытался загнать экземпляры, от дачи заключения уклонились.

Другим негативным фактором была дрессированность советских авторов, их покорность и убежденность в том, что все замечания, которые «учреждения», «инстанции» им вчиняют, имеют директивный характер и обязательны для авторов и изданий.

Во избежание необоснованных купюр, которые предпринимались Главлитом при публикации моих предыдущих произведений, но затем полностью им восстанавливались в текстах после уточнения и выяснения, без каких-либо даже минимальных замечаний, в начале марта 1974 года я обратился с письмом в Главлит, в котором просил все для них неясные вопросы предварительно согласовать с военной контрразведкой — Управлением особых отделов, для чего прилагал подробнейшую справку с подтверждением, что упоминаемые в романе термины ранее были опубликованы в открытой советской печати и не являются секретными.

* Л.А. Железнов.

«В ГЛАВЛИТ Уважаемые товарищи!

Все события и персонажи романа «Возьми их всех!..» («В августе сорок четвертого...») вымышлены (кроме упоминаемых в главе 56-й, «В Ставке ВГК»), однако для создания иллюзии достоверности привязаны к конкретной исторической обстановке и подлинному положению на фронтах в середине августа 1944 года.

Никакими неопубликованными архивными материалами, никакими закрытыми источниками, консультациями или советами специалистов в работе над романом я не пользовался. Все действия и специальные термины, упоминаемые или описанные в романе, многократно упоминаются или описаны в открытой советской печати.

При публикации моих предыдущих произведений четырежды имели место необоснованные изъятия Главлитом отдельных фраз и абзацев (я пишу «необоснованные» потому, что при последующих неоднократных публикациях этих самых произведений все четыре цензурных купюры восстанавливались в тексте и не вызывали ни у кого никаких возражений или сомнений). Поскольку эти изъятия, как мне объяснили, имели место только потому, что у цензора не оказывалось под рукой упоминания в открытой печати какого-либо специального термина или действия, прилагаю составленную мной справку с указанием упоминания специальных терминов и действий в открытой советской печати.