Книга Германия на заре фашизма - Андреас Дорпален

Назначение рейхскомиссара в Баварию состоялось поздно вечером. На следующее утро Гельд выразил протест Гинденбургу. Он потребовал отмены этого назначения как необоснованного и с точки зрения закона, и по существу. Мейснер был послан к Гитлеру, который объяснил, что мера была принята, чтобы избежать кровопролития. И снова Гинденбург удовлетворился ответом канцлера. Гельду сообщили, что «(правительство рейха действовало в рамках своей компетенции», и предложили больше не беспокоить президента, поскольку подобные жалобы должны адресоваться канцлеру. Гинденбург сохранил такую же безучастность, когда днем позже такая же участь выпала Вюртембергу.

В действительности Гинденбург официально почти ничего не мог сделать, чтобы помочь Баварии, поскольку, подписав декрет от 28 февраля, выпустил из своих рук ряд президентских прав. Однако наглость, с которой лично Гитлер узурпировал эти права, хотя они были переданы не ему, а правительству рейха, должна была насторожить Гинденбурга и дать ему понять, что нельзя отказываться хотя бы от оставшихся президентских прерогатив. На деле же произошло обратное. 15 марта кабинет обсудил акт, по которому избранный рейхстаг передавал законодательные функции правительству рейха. Акт должен быть составлен таким образом, сообщил Фрик, чтобы правительство имело право пренебрегать любыми положениями конституции. Гугенберг спросил, будет ли президент принимать участие в законодательной деятельности, которая будет осуществляться на основе предлагаемого акта. Мейснер поспешно ответил, что нет необходимости тревожить президента подобными вопросами, поскольку он не требовал для себя такого права. Поразмыслив, он добавил, что, вероятно, было бы желательно привлекать авторитет президента в делах особой важности, но это предложение явно было внесено, чтобы помочь правительству, а не ограничить его. На послевоенном процессе Мейснер утверждал, что Гинденбург всегда был против взятия на себя ответственности за непопулярные чрезвычайные декреты и был рад освободиться от этого бремени благодаря соответствующему законодательному акту. Он не хотел служить, процитировал своего патрона Мейснер, «машиной для подписи» или «(прикрытием для Гитлера». Президент не только не возражал, но и приветствовал урезывание своей власти и с готовностью отказался от своего права рассматривать и опубликовывать законы. Ни Папен, ни кто – либо другой не пытались убедить его не отказываться от столь важной президентской обязанности, которая в тот момент была важнее, чем когда бы то ни было. Вся концепция «приручения» Гитлера основывалась на активном участии Гинденбурга, но тот небрежно отказался от роли гаранта конституции и защитника законного цивилизованного правительства, хотя обязан был понимать, как много поставлено на карту.

В то же время правительство рассматривало декрет о смертной казни для поджигателей Рейхстага. Президент возмутился: он не станет подписывать декрет, имеющий обратную силу и ужесточающий наказание за уже совершенное преступление. Это нарушает все традиционные положения существующего законодательства и правосудия. Мейснер сообщил кабинету об отказе президента на заседании 7 марта. Но Гитлер продолжал настаивать на подписании декрета, и через неделю вопрос был поднят вновь. И снова Мейснер сообщил об отказе президента ввести смертную казнь для поджигателей. Мейснер предложил, чтобы правительство ввело этот декрет в действие позднее, на основании акта рейхстага. Трудно поверить, но президенту он об этом ничего не сообщил. Не исключено, что он хотел таким образом избавить президента от неприятных обязанностей: все равно президент не смог бы противиться введению смертной казни долго.

К этому времени Гинденбург, скорее всего, все же почувствовал, что Гитлер делает все, что хочет; даже в вопросах, в которых маршал всегда ощущал свою силу, он уступал фюреру. Сразу после мартовских выборов нацисты начали вывешивать флаги со свастикой на общественных зданиях. Через несколько дней Гитлер попросил Гинденбурга подписать декрет, по которому свастика заменяла черно – красно – золотые цвета на национальном флаге Германии. Папен утверждает в своих мемуарах, что был категорически против этого предложения. Он хотел видеть на национальном флаге Германии черно – бело – красные цвета, и Гинденбург сначала стал на его сторону. В конце концов он согласился на компромисс, согласно которому черно – бело – красный флаг и свастика вывешивались вместе. Это решение, устраняющее черно – красно – золотой флаг обычным декретом, который даже не опирался на статью 48, конечно же было неконституционным.

Не только преклонный возраст и природная пассивность Гинденбурга стали причиной столь легкого отказа его от своих законных прав. Его здоровье стало резко ухудшаться, и мысли о скорой смерти все чаще посещали старого маршала. Когда в середине марта к нему в гости пришел Дюстерберг, ему пришлось выслушать длинный рассказ о распоряжениях, которые маршал отдал относительно своего погребения в Нойдеке. Позже разговор все – таки перешел к политике, но касался только банальностей: использование старой гарнизонной церкви в Потсдаме для церемонии открытия нового Рейхстага, замена старого прусского «ура» вездесущим «хайль Гитлер» и т. д. Гинденбург дал понять, что на его права посягают помимо его воли. Во всяком случае, у Дюстерберга создалось такое впечатление. А когда Дюстерберг объяснил, что пытается сохранить целостность «Стального шлема», президент одобрительно кивнул и пробормотал несколько слов согласия. Дюстерберг вышел от него с чувством, что «старый джентльмен» остался последним бастионом, который нацисты еще не взяли.

Наблюдая за красочной процедурой открытия нового Рейхстага в Потсдамской гарнизонной церкви, неискушенный зритель непременно согласился бы с утверждением, что великолепный в своей военной форме Гинденбург является центром всего. Простая старая армейская церковь, в которой были похоронены Фридрих Великий и его отец – «солдатский король» Фридрих Вильгельм I, была подходящей декорацией для пробуждения прусского протестантского духа, коего президент являлся совершенным воплощением. Из уважения к нему несколько мест было отведено для членов императорской семьи, и в качестве особой дани маршалу одно место было оставлено свободным – для бывшего императора. Двигаясь к своему месту, Гинденбург низко поклонился и поднял свой маршальский жезл, проходя мимо императорской «ложи».

Президент открыл церемонию, зачитав короткое обращение. «При выборах в рейхстаг, состоявшихся 5 марта, наш народ в большинстве своем поддержал и обеспечил конституционную базу для работы правительства, которое приступило к выполнению своих обязанностей, опираясь только на мое доверие». Президент сказал, что задачи, стоящие перед правительством, многочисленны и сложны, и выразил надежду, что рейхстаг поддержит новый кабинет и сделает все, чтобы помочь ему в нелегком труде. Маршал напомнил о духе «старой Пруссии, которая по воле Господа стала великой благодаря упорному труду, беспримерному мужеству и несгибаемому патриотизму… Пусть дух этого священного места вдохновит сегодняшнее поколение, пусть он избавит нас от эгоизма и партийных ссор, поможет нам в национальной самореализации и духовном возрождении ради единой, свободной и гордой Германии!»

Гитлер выступал после Гинденбурга. Он дал краткий обзор полученного им печального наследства и кратко описал то, что намерен сделать. Его слова были обращены и к президенту, и к собравшейся аудитории, как будто он стремился показать свое подчиненное положение по отношению к Гинденбургу. «В уникальном подъеме немецкий народ восстановил свою национальную гордость всего за несколько недель, и благодаря вашему вниманию, господин рейхспрезидент, он объединил символы старого величия и юношеской энергии». В заключение он воздал особую дань маршалу: «Среди нас мы видим седую голову. Мы почтительно встаем перед вами, господин генерал – фельдмаршал. Трижды вы сражались на полях брани за существование и будущее нашего народа; будучи лейтенантом – в армиях короля [Пруссии] за единство Германии, в армиях старого императора за создание славного рейха. В величайшей из войн всех времен, уже став фельдмаршалом, вы боролись за выживание рейха и свободу людей. Вы были свидетелем создания рейха, вы видели своими глазами славные достижения великого канцлера, чудесный подъем нашего народа и вели нас в те грозные времена, которые выпали нам по воле судьбы. Сегодня, господин генерал – фельдмаршал, провидение сделало вас хранителем нашего народа во время его нового взлета. Ваша удивительная жизнь символизирует для всех нас неистребимый пыл немецкой нации. Сегодня юность Германии благодарит вас, и к ней присоединяемся мы все. Мы считаем даром небес ваше согласие трудиться ради будущего Германии. Пусть этот пыл вдохновит и новых депутатов. Пусть провидение даст нам силу и упорство, и мы добьемся свободы и величия Германии, и клянемся в этом, стоя у могилы величайшего из ее королей, в месте, священном для каждого немца».